Фратаб "Стражи темного пламени"

Предисловие автора

Мифы окружают нас с самого детства. Под видом сказки проникают в детское сознание, чтобы остаться там на долгие годы, а иногда и навсегда — на всю человеческую жизнь. И неправда, что сегодня мифы больше не рождаются, что это привилегия седой античности или, по крайней мере, средневековья. Ничего подобного.

Герои, боги, сверхъестественные существа, чудесные явления и события окружают нас и сегодня — надо только научиться их замечать и слышать. Вот тогда даже в самой привычной повседневности нежданно-негаданно может родиться сказание о деяниях и подвигах тех, кого многие считают выдуманными.

Такой миф сложился и у меня во время работы над книгой — совершенно неожиданно для меня самого. Ведь начиналось все с попытки написать вполне современную фантастику о далеком будущем, а вместо этого...

Вместо этого — появилась Катерина и упрямо стала жить своей собственной жизнью, очень мало зависящей от моей воли.

Вместо этого — проявились Мастер и Темное Пламя.

Вместо этого, чтобы окончательно меня убедить во взаимосвязи ВСЕХ происходящих в нашем Мире событий, появились в интернете Девять Стихов Круга, удивительным образом перекликающиеся с идеями этого мифа.

Все, что ты, мой читатель, прочтешь здесь, вполне реально, и может статься, что и тебе посчастливится когда-нибудь прикоснуться к трепещущему Лепестку Темного Пламени.

Чего я тебе искренне желаю.

Фратаб

Бодхисаттва сказал: «Теперь, прикоснувшись к скрытому в прошлом и будущем, пойди уединись в надлежащем месте и напиши для всех людей». Ученик возразил: «Повелитель познания, не дано мне искусство писать на все три колесницы жизни — высшую, среднюю и низшую. Где взять великое умение?»

Бодхисаттва ответил: «Знание, тебе открытое, налагает обязанность. И ты должен попытаться». — «Повинуюсь», — сказал ученик.

(Из тибетских легенд
в изложении Ивана Ефремова)

— Все! Дальше сидеть нечего — все равно, ничего путного я сегодня уже не сделаю...

Катерина устало оттолкнулась со стулом от стола с моментально опостылевшим компьютером, на экране которого продолжали призывно перемигиваться окошки аськи и штук десять открытых страниц интернета. Холодный недопитый кофе в подаренной на Новый Год шефом чашке, окурки в пепельнице и целый ворох бумаг и бумажек на столе являли собой обычную картину, которую она видела каждый вечер перед уходом с работы. Домой идти не хотелось — все равно, там ее никто не ждет, но и сидеть в офисе дольше тоже не хотелось.

Да и Игорек, охранник, уже пару раз заглядывал с одними и теми же риторическими вопросами: «Все ли нормально?» или «Ты еще долго?». (Почему это, кстати, все охранники всегда зовут ее на «ты»?) Ждет, наверное, кого-то. Оно конечно понятно: скучно им сидеть здесь самим всю ночь — компьютеры выключают, и пароли охране никто не дает, вот и зовут кого-нибудь, чтобы скоротать время. Игорек же всегда отличался особенно экстравагантным выбором: пару раз этот кто-то, оказывался баскетболисткой, потом борчихой, потом еще кем-то из мира спорта и при том непременно крупных форм. Катерина улыбнулась, почти физически ощущая его нетерпение в ожидании ее скорейшего ухода. И быстренько бросив в сумку мобилку и сигареты, щелкнула кнопку «выкл.» компьютера, погладила плюшевого чертенка в джинсах — то ли талисман, то ли ее портрет, — и выскочила в коридор. Хотелось поскорее глотнуть свежего осеннего воздуха пополам с сигаретным дымом.

В коридоре ее ждал Игорек, а в комнате охраны уже явно был еще кто-то.

— Катя, ты только шефу не говори, — промямлил охранник. Это просто изумительно, как этот верзила, у которого и мозг давно превратился просто в еще одну мышцу, умел стесняться и краснеть! Он краснел моментально, почти сплошняком и только мочки ушей оставались белеть, ярко выделяясь на фоне «пожара в джунглях» его лица.

— Ты что?! Обижаешь! — Катерина, шутя, насупила брови и наморщила носик. — Все, пока-пока. Спокойной ночи.

Она чмокнула его в нос, что окончательно сразило Игорька, — такое Катерина позволила себе лишь второй раз за все три года, что работала в этом офисе. Впервые, помнится, это случилось, с год назад, на радостях, что ее проект выиграл какой-то там крупный международный тендер. Правда, под проектом стояло имя шефа, но, разве это так уж и важно?!

Оставив охранника стоять столбом посреди коридора, Катерина выпорхнула на улицу.

* * *

Ага! Теперь понятно, почему ее настроение так резко поднялось: шел мелкий-мелкий дождь. Такой, когда непонятно — то ли это еще густой туман, то ли это уже дождь... Самая любимая ее погода, которая бывает только теплой осенью и только в ее Городе. Где же еще может идти такой дождь?! Дождь, в котором ты растворяешься. Дождь как завеса между этим миром и тем неведомым, что так манит и страшит.

В такие дни привычная дорога домой превращалась для Катерины в настоящий ритуал — священнодействие. Она выбирала самую длинную дорогу и плыла по ней, рассекая волны тумана, глядя на себя и свою жизнь как бы со стороны. Мысли сами собой приходили тогда в голову с непослушными темно-каштановыми кудряшками и также плавно проходили сквозь нее, оставляя послевкусие светлого ожидания. Это ожидание было самой большой наградой, которой жизнь ее одаривала. Она всегда ждала чего-то, не осознавая чего именно, и любое достижение рождало вопрос: дождалась? Но пока все это оказывалось не тем... И дело даже не в том, что ее проекты и расчеты, в конце концов, подписывались не нею — на книги, хлеб с маслом и всякие чепушинки — хватает, а чего еще нужно? И не в том, что в свои тридцать с хвостиком (ну, совсем маленький такой хвостик, просто хвостишек) она жила сама. Она ждала чего-то совершенно иного, того, что могло вместить ее всю, как она сейчас вмещала в себя этот дождь и этот Город.

Туман оседал росой на ветках деревьев и крашенных кирпичах. Улица струилась из-под ног Катерины и уже в трех шагах исчезала во влажном полумраке. Свет фонарей молоком лился откуда-то сверху. Дома смотрели на нее темными окнами, встречали и провожали дальше — в туман...

— Хороший вечер, — раздался из тумана голос.

Такое бесцеремонное вмешательство в процесс ее хождения, да еще в час ночи, посреди пустой улицы, сбросило Катерину с высот самосозерцания прямо на мокрый асфальт. «Еще нехватало, чтобы все услышали, как я шмякнулась!», — подумала она. Страха не было: кто позарится на ее добро?! Да и уверенности в себе ей было не занимать. Так уверены в себе или те, кто многое пережил, или те, кто ничего в этой жизни не знавал. А у Катерины, был богатейший опыт случайных встреч с неприятностями...

Она резко обернулась на голос, готовясь примерно наказать нахала, так бесцеремонно вмешавшегося в святая святых ее одинокого самосозерцания, и увидела, как из тумана медленно вырисовывается фигура незнакомца. Вдруг между ними вынырнул еще один силуэт — огромной черной птицы. Заблудившийся в тумане ворон спустился к самой земле и оказался прямо между ними. От неожиданности Катерину передернуло. Но и для птицы это было более чем неожиданность — люди на уровне ее мира! Издав крик ужаса, ворон взметнулся вверх, и оттуда еще долго доносилось его испуганное и возмущенное карканье.

— Вот чего я меньше всего хотел, — так это чтобы наше знакомство начиналось с испуга, Катерина!

«Вот так номер! Он меня еще и знает!», — подумала, отдуваясь, она. Это уже становилось любопытным: среди своих знакомых она не знала ни одного любителя ночных прогулок, да еще под дождем.

— Мы, кажется, где-то встречались, — улыбаясь, сказал бородатый незнакомец.

Его лицо осветил услужливый свет фонаря, и Катерина сразу вспомнила этот уверенный взгляд зеленых глаз. Она уже видела эти глаза. Недели две назад — у себя в офисе. Сразу вспомнилась суматоха, которую поднял шеф из-за визита этого человека к ним. Память быстро восстанавливала картинку мечущегося шефа и его непривычно заискивающий взгляд, прикованный к незнакомцу в черном сюртуке и с тростью в руках. Это было что-то! Таким своего нынешнего шефа Катерина не видела никогда! Ни до, ни после. Появись у них в офисе сам премьер-министр, вряд ли он был бы удостоен таких почестей и внимания. Кем же был этот человек, шеф так им и не сказал — только округлил и закатил глаза с немым мычанием. Зато его секретарша Лидочка по секрету шепнула Катерине, что тот — «ну-у очень богатый мужик». Живет отшельником в собственном огромном доме, прямо в центре города, выбирается из него раз в кои веки и только для того, чтобы, как она выразилась, заработать еще одну кучу денег и снова исчезнуть. Бизнесмены так и зовут его между собой — граф Монтекристо или просто — Граф.

— И он — не женат, — закончила свой шепот Лидочка, мечтательно зажмурившись.

«Ага, и вампир в придачу» — про себя добавила, смеясь, Катерина. Вот имени его она никак не могла вспомнить, в голове вертелось только булгаковское — Мастер.

— Я рад, что и вы тоже любите гулять по ночам. Особенно в тумане, — его голос звучал спокойно и как-то особенно по-доброму. — Вы не возражаете, если я напрошусь составить вам компанию?

— Совсем нет, — отозвалась, наконец, Катерина. — Тем более что не каждый вечер компанию мне предлагает человек, о котором довелось наслушаться столько странного и интересного, что даже Монтекристо после этого кажется наивным простачком.

— Только из тюрьмы мне бегать не доводилось, — подхватив ее игру, ответил Мастер.

Довольно странно и удивительно легко было болтать с этим человеком посреди ночной улицы. Со стороны они выглядели, должно быть, любопытно: она — маленькая, худенькая («метр с кепкой», как дразнили ее друзья), в потертых джинсах и длинном мягком свитере навыпуск, и он — высокий, в черном длинном плаще до земли и с черной же тростью с серебряным набалдашником. Именно эта вещь, единственная, вызывала у Катерины неприятные ассоциации — сделанный явно очень давно набалдашник изображал череп, выглядывающий из середины свернутого в длинную трубку серебряного же свитка. Пустые глазницы смотрели на нее снизу из темноты, будто изучая и оценивая: на что ты сгодишься, девочка?

— Зачем вам эта трость? — спросила Катерина, чтобы отогнать от себя навязчивый взгляд снизу вверх. Спросив, она поняла, что ее-то интересовало больше не «зачем?», а «почему?» — почему именно такая трость и что означает этот череп. Но вопрос уже прозвучал, и Катерина смутилась — получилось не слишком-то вежливо.

— Ну, во-первых, — не дав ей окончательно смутиться и замкнуться, ответил Мастер, — моим непослушным ногам иногда нужна маленькая подмога, чтобы ходить по этой земле. А во-вторых, это хорошее напоминание о прошлом. Когда-то эта трость принадлежала одному из старых добрых масонов. А по их символизму такая фигура — предупреждение об опасностях, которые поджидают углубившегося в сокровенные знания, или напоминание о смерти в конце долгого пути.

— И куда же ведет вас этот путь? — снова невпопад спросила Катерина, окончательно поняв, что сегодня из нее ни как не получается светской собеседницы.

— Сегодня, — улыбнулся Мастер, — выпить с вами чашечку хорошего кофе и отправиться назад, в свой замок Иф.

Его улыбка, мгновенно сняла напряжение, вернула Катерине уверенность и умение просто болтать — обо всем и ни о чем.

Потом они долго пили кофе по-турецки в пустом и очень милом кафе, где Nick Cave тихо кричал из магнитофона о своем сне какому-то Джо. И болтали, долго и весело, о ее проектах (работа, конечно же, на первом месте), прочитанных книгах, домашних животных и о всякой ерунде, о которой болтают друг с другом старые друзья и люди только-только познакомившиеся.

Домой Катерина пришла около трех, переполненная кофе и приятными разговорами.

В пустом коридоре (только зеркало и ее кроссовки) сидел черный перс Фродо и громко возмущался ее загулом в то время, как он — страж ее покоя — сидит тут сам, нечесаный, да еще и голодный! Она потрепала кота за ухо, сыпанула ему в миску сухого корма и с мыслью — «Господи, сегодня же не пятница, а завтра, соответственно, не суббота, и на работу, хочешь — не хочешь, к девяти...» — побежала в ванную, а оттуда сразу в незастеленную с утра постель. Долго ворочалась, пытаясь уснуть, и все время видела перед собой два взгляда — добрых зеленых глаз Мастера и пустых глазниц черепа.

«А как его зовут на самом деле, я так и не спросила...» — последнее, о чем подумала она засыпая.

* * *

Разбудил Катерину Фродо. Кот настойчиво тыкался носом ей в лицо. Открыв один глаз, она посмотрела на длинные белые усы, потом — на будильник: было полдесятого. «Проспала... — подумала она. — Проспала?!» Сон мигом слетел с нее вместе с одеялом и котом. Особенно сопротивлялся кот. Но тут заиграла мелодия из Адамсов — звонила ее мобилка. «Вот тебе и землетрясение!» — сделала вывод Катерина.

— С тобой все нормально? — затараторил в трубке голос Лидочки. — Ты что — заболела?

— С добрым утром! Нет, все нормально. Если честно, проспала... Сейчас уже бегу.

— Обалдеть! Ты что, с ума сошла?! Или влюбилась? Кто он? — Лидочкина проницательность была на высоте. — Ладно, потом расскажешь. А сейчас бегом сюда — шеф тебя с самого утра ищет! Я скажу — ты была в поликлинике. Но ты — бегом!

— Угу, — буркнула Катерина, прижимая телефон плечом к уху и пытаясь застегнуть непослушную пуговицу на джинсах.

Хорошо, что до работы близко — минут пятнадцать пешком, а если пробежаться и не скользко, и того меньше. Катерина бежала по улице, лавируя между пешеходами. «Что это они все медленные такие? Как будто и на работу им не надо... Топают себе, не спеша, и абсолютно всем безразлично, что я-то опаздываю». Опаздываю — она примеряла это слово к себе, получалось интересно и как-то интригующе. «Чувства новые, неведомые», — хихикнула про себя.

На пороге офиса стоял Игорек и, как регулировщик, направил ее сразу к кабинету шефа.

Их офис, как и многие в Городе, был когда-то квартирой в старом доме. Большой, светлой квартирой в самом центре. Катерина часто представляла себе ее старых жильцов: такого благостного доктора в пенсне, его жену в длинном салопе и детей, — конечно же, — мальчика и девочку. Иногда, казалось, она слышала их голоса, видела их смутные тени... Катерина пыталась найти следы их присутствия. Но, ремонт, сделанный шефом (все — содрать, все — поменять), не оставил и воспоминания от старых жильцов. Если что и попадалось на глаза, так это было от промежуточных хозяев-коммунальщиков, у которых и была выкуплена квартира.

Бросив сумку у Лидочки, Катерина вошла в кабинет шефа. Он стоял у окна и задумчиво крутил в руках серебристую, в темных разводах папку.

— Ты уже здесь? — удивленно и неожиданно грустным голосом спросил он. Бросил папку на стол и устало плюхнулся в кресло.

Шефа Катерина никогда не любила, а в последнее время все меньше и меньше уважала. В свои пятьдесят он был хозяином преуспевающей венчурной компании, как называли его контору другие. Связи и знакомства шефа в самых верхах плюс несколько удачно осуществленных проектов сделали из него известную личность — как здесь, так и там; дали ему шикарные квартиру, машину, часы Patek Philippe и жену (именно в такой последовательности и значимости). Больше ничего в нем «ценного» не было. Все проекты конторы создавали Катерина и ребята. Чем он, действительно, отличался, так это двумя умениями — найти толковых молодых ребят, способных творить, и, выжав из них все соки, выкинуть без зазрения совести. Она была долгожителем среди менеджеров проектов — то ли потому, что довольствовалась малым, то ли потому, что ее, работника с имиджем отличницы десятиклассницы, никто, в том числе и шеф, не воспринимал серьезно. Поэтому же Катерину ни кто и не спрашивал, когда на ее проекте, вымученном долгими поисками и расчетами по ночам, ставилось имя шефа.

Но сегодня шеф был явно расстроен и озадачен (чтобы не сказать — раздосадован).

— Сегодня мы начинаем работу над новым проектом, — официально начал он. — Ты будешь руководить всеми работами по созданию плана и потом, возможно, будешь отвечать и за его реализацию.

«Ничего себе! — мелькнуло у нее в голове. — Это что-то новое! Я отвечаю за воплощение проекта... Чего это он так расщедрился — делить со мной свои лавры?!»

— Ладно, — вслух сказала Катерина, прикидывая, чем придется заниматься на сей раз. — Куда бежим, что за тема?

Шеф как-то нехорошо на нее взглянул и промямлил:

— Не знаю...

— Чего?! Это что — шутки такие у вас сегодня?! — вспылила она.

— Да успокойся ты, Катерина, — шеф, казалось, был взволнован не меньше ее. — Успокойся, сядь. Лидок, принеси нам кофею, — по громкой попросил он секретаршу.

Он усадил Катерину на диван для посетителей, а сам уселся на стул напротив.

— Мне и самому в этом проекте много чего не понятно и не нравится... В общем, сегодня, часов в восемь, мне позвонил секретарь самого Графа и напросился на встречу — «срочно — прямо сейчас». Я в офисе был к половине девятого, а он меня уже ждал! — поражаясь собственному подвигу, рассказывал шеф: сам по себе приход на работу раньше одиннадцати был для него более чем событием.

Зашла Лидочка с подносом, на котором были чашки и печенье. «Фу-у, «Дамские пальчики», — отметила Катерина. — Как его не тошнит от одного их названия?!».

— Вот, — продолжал шеф, отхлебывая кофе. — Никого еще в офисе не было — Игорек нам чай кофе варил. И выкладывает этот красавец мне такую историю. Мол, его босс чего-то там задумал и хочет привлечь стороннего эксперта, а наша фирма, как известно, — лучшая на рынке.

«Как мы себя любим! Скромняга, ты наш!», — параллельно съехидничала Катерина. Про себя, конечно...

— Мы и решили обратиться к вам, говорит. То есть — к нам, за помощью. Так и сказал.

Еще глоток кофе.

— А я ему: «Нет вопросов. Давайте конкретный запрос, мои люди его посмотрят, подготовят ответ, предложения, подпишем контракт»... А он мне: «Нет! Контракт уже готов, вам только подписать. Но вот, что касается конкретных запросов, так проект настолько конфиденциален, что мой босс хочет видеть лишь одного человека, посвященного во все тонкости, и ее имя в контракте уже проставлено!».

Тут шеф так резко развел руками с чашкой, что остатки кофе, весело подлетев вверх, упокоились на сером «в искорку» паласе.

— Я смотрю — а там твое имя стоит, Катерина! Я ему: «Так дело не пойдет!». А он: «А вы посмотрите, — говорит, — на сумму контракта!»... Ну, вот я и согласился... На, держи — подписывайся. Они настаивают, чтобы контракт трехсторонним был...

Катерина, не глядя, взяла бумажки из серой папки и поставила свою закорючку на всех трех экземплярах.

— Вот и славно, — повеселел шеф. — С завтрашнего дня к десяти ты должна быть у них в офисе. Вот адрес, — сказал он, протягивая Катерине визитку.

— Это всё? — спросила она.

— Почти. Вот, возьми это твой и их экземпляры контракта. И там еще какие-то документы для тебя — в конверте. Теперь — все! Иди — соберись, подготовься и с Богом!

Катерина сгребла бумаги, и, выйдя, прислонилась спиной к стене, прижав папку обеими руками к груди. Она стояла, покусывая уголок папки, — так гадко ей давно не было... То, что ее мозги и труд — товар, она давно понимала. За это ей платили, и она сама, в меру своих сил и возможностей, искала, как бы получше их пристроить. Но чтобы так! В одночасье со всеми потрохами взяли и продали. Это уже не работа, это уже рабство какое-то получается! Больше всего ее злило, что она сразу и не возразила-то вовсе! Взяла и подписала, дура! И этот тоже хорош — «прогулки по ночам в тумане»... Захотел — купил, и никто ему даже слова не скажет...

— Чего он тебе сказал? — Лидочка оторвалась от своего пасьянса, который раскладывала на компьютере целыми днями.

— Ничего. Проект новый дал...

— Так чего ты?!

— Устала я, наверное. Ужасно устала, — сказала Катерина, физически ощущая эту усталость — от работы, от шефа, от этих глупых вопросов, наконец.

— Фестивалить меньше надо! Или — больше, — сделала философский вывод Лидочка. — Так с кем это ты вчера развлекалась?

— Да так, — беря себя в руки, сказала Катерина, — с упырем одним. Подманил, а потом — кровушку пустил... Ерунда все это! Пойду я — пора за работу браться.

Забросив сумку на плечо, она направилась к своему кабинету. Это была ее крепость — островок посреди офиса, где она проводила по двенадцать-шестнадцать часов в сутки. Здесь ее присутствие ощущалось в каждой вещи. На стене — любимая картинка из Эффеля (та, где ангел говорит Адаму: «Пиши два сочинения: для Бога — какими люди должны быть; и для Дьявола — какими они будут» — лозунг любого автора бизнес-плана). Мебель тоже была ее собственная — купленная в антикварной лавке на первые заработанные в коммерции деньги. Эта мебель кочевала с ней из офиса в офис.

Положив папку на стол, она достала сигареты и закурила впервые за день.

— Так, посмотрим, что же мы все-таки имеем, — произнесла вслух Катерина, открывая документы. — «Сторона А, в дальнейшем именуемая — Заказчик, поручает, а Сторона Б, в дальнейшем именуемая — Исполнитель, принимает на себя обязательства...» — бла-бла-бла... — «Эксперт Исполнителя» — это — я; «...осуществить оценку экономической эффективности Проекта...» — Та-ак. А где же сущность проекта? — «Детали Проекта, будут сообщены Эксперту дополнительно, после подписания последним Договора о конфиденциальности и неразглашении, прилагается...» — О, Господи, какие мы таинственные. Ладно, что там дальше? — «...все работы Эксперта, связанные с осуществлением обязательств в соответствии с данным Контрактом, должны быть произведены на территории Заказчика в течение 36 (тридцати шести) часов, начиная с 10:00...» — завтрашнего дня!

— Они что себе думают?! — невольно вырвалось у нее. Весь ее опыт сейчас кричал, что на составление более-менее нормального анализа нужна неделя! Ну, дней пять, хотя бы! Но уж никак не полтора дня! И потом, что это за «территория Заказчика»?!

— Кажется, я действительно записалась в рабыни! По крайней мере, на эти тридцать шесть часов... Что я думала, подписывая, не читая?! Всё! Это последняя капля и последний мой проект здесь — с меня хватит! А что же заставило нашего «мудрого» шефа подписать такое?! Он говорил о сумме... Где же? Где же?..

Катерина быстро перелистала контракт и замерла, увидев цифру с шестью ноликами, нагло уставившуюся на нее со страницы. Такие аккуратненькие нолики — двумя группками по три. Ей сразу вспомнилась любимая поговорка шефа: «Да я за штуку баксов наждачный круг зубами остановлю!». А тут... Да на таких условиях он и себя продаст вместе с женой и Patek’ом! Не то, что какую-то Катерину!

Уф! Но что это должен быть за проект, когда за простую полуторасуточную консультацию, пусть классного, но всего лишь эксперта платят такие деньги?!

Катерина подскочила и побежала к Лидочке.

— Лидок, а ну-ка вспомни, только отбросив лирику, что ты знаешь о том, чем занимается Граф?

— Ну, я не знаю... — задумалась секретарша. — У него свой телеканал, газета...

— Ну-ну — еще...

— Еще, я слышала, он занимается нефтью на шельфе... Мы просто отдыхали летом с Ленкой в Греции. Ты же ее знаешь. Так вот она говорила, что ее шеф тоже хотел там что-то купить, но Граф ему не дал, и тот был страшенно зол...

— Лида, это — лирика! Что ты еще конкретного знаешь?

— Все — больше ничего, — надула губки Лидочка, снова уткнувшись в сайт службы знакомств.

— И мне — туда же, — подумала Катерина, бегом возвращаясь в свой кабинет и усаживаясь за компьютер.

Несколько часов, проведенных в интернете, не дали ей практически ничего нового: телевидение, телекоммуникации, газета, концессия на работы на шельфе... Единственное, что вызвало на какой-то момент ее интерес, была неожиданная статья по-английски, подписанная его именем на каком-то сайте по оккультизму. Это была даже и не статья, а развернутый, очень критический отклик на так называемый «Четвертый манифест розенкрейцеров». Статье было лет восемь. «Совпадение», — решила она.

Напряженность поиска сменилась апатией — обычной защитной реакцией ее организма на отсутствие нужной информации. «Завтра все выяснится», — решила она, с трудом отрываясь от экрана.

Потянувшись, она взглянула в окно: «А на дворе-то — уж вечер наступил». Пять-тридцать-две — подсказали ей часы. «Пойду-ка я домой», — поднимаясь, решила Катерина.

Сегодня была очередь угрюмого охранника Вовика — целоваться с ним Катерине никогда не хотелось, а тем более в таком смутном, как сегодня, настроении. Поэтому, парню досталось брошенное через плечо «пока», а ей — молча закрытая за ней дверь.

Чертовски хотелось есть. Неудивительно — литр кофе, выпитый за день на работе, не мог заменить завтрака и обеда. «А у некоторых есть еще и полдник...», — задумавшись о несправедливостях мира, резюмировала Катерина. Эта сентенция вернула ей добродушно-насмешливое настроение. И она направилась в свою любимую пиццерию, в доме через дорогу от ее квартиры. В подвальчике пиццерии было тесновато, но зато туда никогда не заглядывала «не та» публика, да и пиццу там пекли по всем правилам — в дровяной печи, прямо на поде. И, что самое главное, хозяйкой там была тетя Маша — старшая мамина сестра, которая после гибели родителей Катерины, осталась единственной ее близкой родственницей.

Тетя Маша тоже холостяковала: дети ее повырастали и разъехались кто куда, а муж от нее ушел еще до того, как родилась Катерина. Пиццерия давно стала для тетки местом приложения ее неуемной энергии и источником общения, которого ей никогда не было много.

— Катюша! Родненькая! — закричала на всю пиццерию тетя Маша. Маленькая («У нас с тобой порода такая», — любила говаривать она), толстенькая, она выкатилась из-за стойки, как колобок, и покатилась ей навстречу.

— Привет, любимая, — Катерина обняла тетушку и ткнулась в нее носом. — Накорми меня, пожалуйста, — я голодная, уставшая и разбитая.

— За этим дело не станет, — улыбнулась та. — Только что-то мне твое настроение совсем не нравится. Что, опять проблемы? Ну, садись, рассказывай. Только для начала давай по маленькой — за встречу...

Официантка уже несла им две маленькие рюмки и бутылочку граппы. Любовь тети Маши к этой виноградной водке, не разделенная почему-то никем, была частой темой их разногласий. Катерина, не любившая спиртное вообще, много раз предостерегала свою единственную родственницу от чрезмерного увлечения граппой. Но сегодня она молча взяла маленькую, как наперсток, рюмочку и выпила мелкими глоточками ее содержимое.

— Не пугай меня так! — от неожиданности тетя Маша забыла о своей рюмке. Забота о «ее Катьке» всегда была навязчивой идеей, «программа максимум» которой предусматривала безусловно счастливый брак любимой племянницы. Какие-либо проблемы этой программой исключались априори, но если вдруг возникали, то требовали немедленной коррекции. Вид Катерины, спокойно пьющей граппу, был самым очевидным признаком непредусмотренных проблем...

— Тетечка Машечка, можешь не пугаться. Со мной все в порядке. Во всяком случае — пока... Просто со вчерашнего вечера на меня навалилось столько событий, что я немного растерялась. Этот вал информации, которая не поддается полностью логике, меня волнует; нехватка чего-то важного во всем этом просто раздражает...

И Катерина подробно, в лицах, пересказала последние события. В это время им принесли пиццу, и заканчивала она свой рассказ, аппетитно хрустя золотисто-коричневой корочкой. Поэтому финал получился скорее похожим на анекдот о непутевой Мэри Н., чем на ее действительные переживания.

— Так, что мы имеем в итоге? — копируя тон любимой фразочки Катерины, заключила тетя Маша. — Красивого, богатого, неженатого мужчину, который встретился нашей Катьке. Она ему явно понравилась — чему свидетельством переполох, что он поднял с утра, и те деньги, которые он в тебя собирается вгрохать. Если он не особо извращенный маньяк, что не похоже из твоего рассказа, нас ждет скорая свадьба!

— Вот только этого мне и не хватало! — рассмеялась Катерина, представляя себя в подвенечном платье. — Нет, — таких проблем мне еще не надо!

— Смейся, смейся. Вот увидишь — я окажусь права!

Тетушка тоже развеселилась от собственного предположения, снова налила себе и племяннице, и они выпили «за будущую новобрачную».

— Что бы там ни было, Катюша, главное, что это для тебя большой шанс, чтобы отказаться от всех этих «шефиков» и начать работать на себя и для себя. А там — будет видно...

— Спасибо тебе, любимая моя, за ужин и за разговор. Что бы я без тебя делала?! — Катерина обняла за шею дорогого своего человека, ощутив запах теплого хлеба, окружавший тетку. — Я пойду, мне еще надо Фродо кормить, да и к завтрашнему марафону собраться. Пока-пока, я убежала.

— Позвони мне, когда закончишь, — сказала тетя Маша, засовывая Катерине в сумку коробочку с пиццей.

После сытного ужина и разговора в пиццерии волнения как-то улеглись и отодвинулись в далекое «завтра». А «сегодня» стало уютным-уютным, заполнив ее целиком теплыми волнами покоя.

* * *

На следующее утро, без десяти десять, при полном параде — в официальном костюме, редкоодеваемых и потому страшно жавших туфлях — Катерина стояла у дома по адресу из визитки. Это был огромный трехэтажный особняк какой-то странной архитектуры. Высоченные окна первых двух этажей удивительным образом сочетались с круглыми витражами последнего, обрамленными причудливыми арабесками. Статуи двух рыцарей с крестами на груди и щитах сторожили стрельчатый вход. Лица рыцарей скрывали капюшоны. Над входом красовался высеченный из камня, инкрустированный герб — на голубом щите три золотые пчелы, разделенные углом белой полосы. По обе стороны особняка тянулась ограда из чугунных пик с позолоченными остриями, за которыми шелестел падающей листвой сад. Все вместе создавало впечатление какой-то дикой, но гармоничной эклектики.

Катерина давно знала о существовании этого особняка. Построенный несколько лет назад на самом берегу реки, разделявшей Город, он сразу вызвал бурные толки и пересуды. Многих тогда удивило появление такого огромного частного дома с непомерно большим садом почти в центре Города вместо ставших привычными свечек коммерческих домов. Но до сих пор она никогда не связывала это странное сооружение с Графом.

Катерина подошла к парадному входу и стала искать звонок. Однако двери открылись сами. На пороге ее встретил молодой человек в идеально сидевшем костюме и пригласил войти.

Он провел Катерину через огромный холл с мозаичным мраморным полом, через боковую дверь и дальше — узким коридором — в огромный каминный зал. Весь зал был выдержан в приглушенных красно-коричневых тонах. Пол устилали ковры, а стены закрывала коллекция старинных гобеленов. Три окна за тонкими занавесями открывали красивый вид на сад. Большой камин, красного же с прожилками мрамора, украшал внутреннюю стену. В нем горели толстые поленья, распространяя по комнате тепло и легкий запах кедрового дымка. У камина стоял сервированный на двоих кофейный столик, а возле него — два больших кресла с высоченными спинками. «Это, кажется, называется неоготика, — подумала Катерина. — А мебель-то — настоящий антиквариат, да и гобелены — тоже». Старую мебель она обожала и знала. И уж отличить настоящее от подделки для нее не составляло труда.

— Присаживайтесь, — пригласил гостью молодой человек. — Вас я знаю. А я — Александр — референт Мастера. Будете? — он жестом показал на серебряный кофейник на трех ножках, под которым горела меленькая спиртовка.

Катерина кивнула, усаживаясь в кресло у камина. Оно было такое огромное, что женщина, даже более габаритная, чем Катерина, могла бы запросто уместиться в нем целиком — с ногами. «Интересный кофейник — ручка сбоку... А этот Саша, Графа тоже Мастером зовет — все чудесатей и чудесатей», — думала она, наблюдая, как тот разливал по чашкам густой напиток из странного сосуда. «Да это не кофе — шоколад!», — по запаху определила удивленная Катерина. Глотнув, ощутила, как густой, сладкий напиток обволакивает небо, оставляя слабый привкус корицы. От удовольствия она зажмурилась.

— Это Мастер нас всех к шоколаду по утрам приучил, — заметив ее реакцию, улыбнулся Александр. — Он и первую шоколадницу привез из Франции. Вот эту самую, кстати.

Сам, сделав хороший глоток, принял официальный вид и обратился к Катерине:

— Вы...

— Можно на «ты»? — перебила она. — Мне так будет проще.

— Хорошо, можно и на «ты», — ответил Александр, но тона не переменил. — Ты уже подписала договор о конфиденциальности?

— Да. Вот он. И еще ваш экземпляр основного контракта, — сказала Катерина, протягивая бумаги.

— Спасибо, — Александр забрал бумаги, посмотрел на поставленные подписи и продолжил: — Теперь, согласно полученным мною инструкциям, я должен еще раз повторить тебе условия работы и рассказать все то, что не вошло ни в одну из этих бумажек.

— Угу, — отозвалась Катерина, придав своему лицу сосредоточенное выражение.

— Во-первых, об условиях. Тебе предоставляются эти гостевые апартаменты. Кроме этой гостиной, тут еще есть кабинет, спальня и ванная. Все время выполнения работы ты не имеешь права покидать пределы апартаментов. Ты не имеешь права общаться с кем-либо, кроме меня. Поэтому отдай мне свой телефон, пожалуйста.

«Началось! Осталось меня к компьютеру кандалами приковать!», — подумала Катерина, отдавая мобилку.

— Все, что тебе может понадобиться, здесь есть, — продолжал Александр, пряча ее мобилку. — Если вдруг чего-то не найдешь — позвони мне по телефону из кабинета. И еще — я должен сразу извиниться и предупредить — компьютер в кабинете связан с таким же в моем офисе, и, согласно полученным указаниям, я должен и буду видеть все. Еще раз извини...

— Ничего, — откликнулась Катерина. — Я понимаю... Давай лучше о проекте, а не об условиях и условностях. У меня время, между прочим, тикает. Твой Мастер — щедрый на деньги, но не на время, которого он мне отвел на всю эту писанину — с гулькин нос!

— Не знаю, конечно, но не думаю, что тебе придется много писать, — Мастер не ждет от тебя развернутого бизнес-плана. Его скорее интересует твое заключение... даже — мнение...

— Так где же, наконец, сам проект?! — нетерпеливо перебила Катерина.

— Вот он, — сказал Александр, передавая тоненький конверт. — Можешь начинать. Да! Чуть не забыл — Мастер просил передать, что сигареты для тебя в таких хьюмидорах в каждой комнате, — улыбаясь, добавил он, указывая на резную шкатулку розового дерева. — Счастливо!

Он встал и направился к двери.

— Подожди, — окликнула его Катерина. — Я же еще ничего не прочитала! А если у меня возникнут вопросы?

— Тут я тебе помочь не смогу! Я уже сказал, что Мастера интересует твое заключение... И мое, тоже... Но по отдельности! Да я и сам впервые прочитаю о проекте у себя в офисе, где меня ждет точно такой же запечатанный конверт! Мастер любит шоковую терапию, — неожиданно добавил он улыбаясь. — Так что нас обоих ждет сюрприз — можешь мне поверить!

Он вышел, и Катерина услышала, как щелкнул в двери замок.

Оставшись одна, она первым делом сбросила замучившие ее туфли и босой ногой погладила ковер. Стало щекотно. Улыбнувшись, она поднялась и пошла в кабинет, неся в одной руке конверт с проектом и чашку, а в другой — пирожное со стола.

На пороге Катерина замерла: через огромное, во всю стену окно, лился свет, рассеиваемый легким кружевом занавесей. Терраса, начинавшаяся за окном, вела дальше в сад, где за деревьями несла свои воды река. На противоположном берегу, сквозь пелену дымки, как отражение какого-то другого мира, виднелись новостройки левого берега. У окна стоял огромный письменный стол с двумя толстыми тумбами. На нем — компьютер, телефон, лампа под зеленым абажуром и принтер. Стены кабинета уставлены стеллажами с книгами, тисненные корешки которых уже манили немедленно взять одну из них, усесться на кожаный диван, стоящий у стены напротив, и забыв обо всем, углубиться в тайны, хранимые старинными фолиантами.

— Вот наваждение, — одернула себя Катерина. Усилием воли, она стряхнула оцепенение, навеянное обстановкой кабинета с его обтянутыми изумрудным бархатом стенами и мозаичным паркетом, и пошла к столу — своему рабочему месту на ближайшие два дня.

Устроившись поудобнее в кресле, открыла конверт. В нем лежал только один листок, набранный на компьютере. Текста было всего несколько строк. «Не очень-то многословное описание, как для такого проекта», — нахмурилась она. Ее снова начали одолевать какие-то смутные предчувствия, но, отмахнувшись от них, она вытащила из принтера чистый лист бумаги, взяла ручку и начала читать разделенный заголовками текст:

«СУТЬ ПРОЕКТА:

Производство и реализация электроэнергии, производимой с помощью генератора Кили».

«Так мы энергоресурсами будем торговать...», — разочарованно поморщила носик Катерина. Однако в своем черновике отметила — «генератор Кили», окружив его вопросительными знаками.

«ЗАДАЧА АНАЛИЗА:

Определить экономическую эффективность и макроэкономические последствия осуществления Проекта. В случае положительных результатов — предложить стратегию и тактику реализации Проекта».

«Коротко и ясно: если сможем заработать, то «как?» и «сколько?»! Уже лучше...».

«ИСХОДНЫЕ ДАННЫЕ ДЛЯ РАСЧЕТОВ:

Объемы электроэнергии, предполагаемой к производству и реализации, — порядка 32∙10¹² кВтч/год».

«Сколько это — десять в двенадцатой?.. Это что, триллион?!», — попробовала на вкус слово Катерина. «Это какой же кусочек от производимого у нас он захотел себе оттяпать? Надо будет посмотреть...». Она сделала еще одну заметку.

«Цена передачи электроэнергии — согласно установленным нормам, с учетом 5% их ежегодного роста за счет инфляции рынка».

«Нормы — нормами, но их еще знать надо...», — буркнула она, опять записав вопрос.

«Себестоимость производства электроэнергии: учитывая источник ее получения, себестоимостью производимой электроэнергии можно пренебречь».

«Стоп-стоп, секундочку... Это как — пренебречь?! Он что — из воздуха ее возьмет?! Или ему электричество инопланетяне будут подавать?! Как это пренебречь?!.. А, может, он просто сошел с ума?», — неожиданная догадка расставляла все по местам. Ну, да, — свихнулся, сбрендил, скатился с катушек... И уже давно! Вот откуда этот сумасшедший дом, таинственные исчезновения, дурацкий контракт, наконец! «Я — заложница ненормального!», — решила она. — «Надо выбираться... Александр уже должен был прочесть эту галиматью, и он должен мне помочь! Если только он и сам не сумасшедший... Но это было бы уже слишком!».

Катерина схватила телефонную трубку — на другом конце сразу отозвался Александр:

— Слушаю, Катя, — его голос звучал на удивление спокойно.

— Ты прочел эту писульку?!

— Да.

— Тебе не кажется, что это не мог написать нормальный человек?

— В известной степени, ты права, — в его голосе Катерина уловила иронию. — Назвать Мастера абсолютно нормальным не может никто. Но и сумасшедшим тоже...

— Но как не сумасшедший может писать, что в экономических расчетах себестоимостью производства можно пренебречь?! И потом, откуда он собрался взять столько энергии — из воздуха, что ли?!

— Может, и из воздуха... Только, знаешь, я работаю у Мастера уже пятый год и за это время видел много такого, что поначалу тоже казалось не менее сумасшедшим. Каким-то чудом все потом становилось на свои места, и мне оставалось лишь удивляться очевидности происходившего. Я думаю, здесь такой же случай...

С другой же стороны я полностью согласен с тобой, что все это звучит более чем фантастично. Но, давай попробуем заняться этим вопросом серьезно — он ждет наших ответов, так давай их ему и сформулируем.

— В чем ты несомненно прав, — немного успокоилась Катерина, — так это в том, что сюрприз Мастера удался!

Она положила трубку. «Сколько еще будет сюрпризов?». Вздохнув, потянулась глотнуть из чашки, но ничего не получилось. Несколько раз пробовала повторить — с тупым упрямством пытаясь выжать хоть каплю из практически полной чашки, пока не поняла — шоколад застыл!

«Крыша дружно покидает отчаявшихся воителей!», — рассмеялась Катерина и снова потянулась к трубке телефона:

— Саш, извини, непутевую, но есть ли в этом сумасшедшем доме нормальный кофе? А то этот ваш шоколад меня сейчас чуть до истерики не довел!

— Конечно, — как всегда вежливо и спокойно ответил тот. — Кофе в гостиной на столике в термосе. Там же и сахар...

— Я без сахара пью...

— Ну, это на любителя. Хорошей работы.

Катерина пошлепала назад в гостиную, унося назад чашку с застывшим шоколадом: «Кто его теперь выковыривать оттуда будет, — ой, намучается!..». На столике нашла чистые чашки и термос — «Литра два — наш размерчик!». На сей раз она собралась основательно: на большой серебряный поднос поставила термос, чашку и вазочку с пирожными.

— Начнем, пожалуй, по списку — с этого Кили, — произнесла вслух она, снова умостившись за компьютером и отпивая горячий кофе. — Настоящая робуста, это вам не какая-то там арабика...

Запустив компьютер, вошла в сеть и запустила ссылку поисковика. В окошке поиска набрала «Кили». Интернет предложил ей полторы сотни тысяч страниц с этим словом. «Так дело не пойдет. Попробуем уточнить...». «+Кили +энергия +генератор» — снова набрала она. Теперь вариантов было раз в сто меньше. «Так-то лучше... Что у нас здесь?..». Описание одной из страниц выглядело именно тем, что она искала, — «Краткая биография Джона Кили». Эту ссылку она и открыла. Перед глазами возникли строки:

«Джон Эрнст Уоррелл Кили. Сент. 3. 1827 — Ноя. 18, 1898. Изобретатель и шарлатан, родился и вырос в Филадельфии, где прошла и вся его карьера. Оба его родителя умерли, когда он был еще ребенком, и нет никаких сведений о его учебе после двенадцати лет. Одно время он был руководителем маленького оркестра и, по некоторым неподтвержденным сведениям, выступал в цирке. В 1873 году он публично объявил открытие новой физической силы. Предполагаемая новая сила возникала, согласно Кили, в результате интермолекулярных вибраций эфира. Задачей, которую он ставил, была постройка аппарата, чувствительного к этим вибрациям и, таким образом, производящего энергию. К 1874 году он настолько преуспел в создании этого аппарата, или «мотора», что допустил публичные демонстрации в своей лаборатории.

В дальнейшем им была создана акционерная компания «Мотор Кили» и привлечен достаточно большой частный капитал для осуществления его проектов.

Нежелание Кили открыть физикам принципы работы своего аппарата заставило акционеров в 1895 году пригласить из Лондона профессора Ласцелес-Скотта, который провел месяц в лаборатории Кили, изучая его работы. Его отчет акционерам никогда не был опубликован. Но сразу после этого крупнейшие акционеры прекратили финансирование работ Кили.

Ноя. 18, 1898 полуслепой Кили скончался. После чего была назначена новая экспертиза его оборудования. В результате были обнаружены мини-трубки, замаскированные под проволоку. По этим трубкам в «мотор» Кили подавался сжатый воздух, заставлявший его работать. Секрет Кили был, наконец, раскрыт. Однако ничто после его смерти не заставило публику перестать ему верить».

— И даже через сотню лет находятся такие, что продолжают ему верить, — задумчиво проговорила Катерина.

«Изобретатель и шарлатан», — этот вердикт современников крутился у нее в голове, — «... не переставали верить...». Она продолжала искать в сети, но натыкалась или на сайты каких-то ненормальных, где ослиные уши были видны даже такому профану в физике, каким была Катерина; или на все те же — «изобретатель и шарлатан»...

Наконец, устав от Кили, она решила перейти ко второму вопросу — объемы производства. Здесь должно было быть все проще — официальную информацию (а не слухи и домыслы, как в случае с Кили и его клятым «мотором») публиковали многие уважаемые организации. Поразмыслив, Катерина набрала адрес Института Мировых Ресурсов. Найти отчет о производстве электроэнергии за прошлый год не составило труда. Загрузив и распечатав довольно объемный отчет, она сгребла бумаги со стола и перебралась на диван. Читать здесь было значительно удобнее и уютнее.

Скупые строки доклада цинично рассказывали ей, сколько было выкачано, вырыто, выдрано у Земли, чтобы потом превратиться в дым и золу в печах электростанций. За этими миллионами баррелей, миллиардами тонн и триллионами кубических футов Катерина впервые увидела дыры пустых шахт, осевшую почву и изувеченную, прожженную Землю. Кто это когда-то сказал: «Зачем сжигать нефть? Не лучше ли топить ассигнациями?!»... Кажется — Менделеев...

Дойдя до таблиц производства электроэнергии по странам, Катерина, хотела было сразу найти свою страну, но таблица начиналась с суммарной строки по всему миру... Она даже не удивилась, увидев в этой строке число — 37 триллионов... Значит, своим проектом Мастер собирался покрыть производство восьмидесяти пяти процентов всей вырабатываемой на Земле электроэнергии!!!

Снова подкатило: сумасшедший... Но усталость после дня за компьютером, помноженная на веру Александра в Мастера, не дали этой мысли опять завладеть Катериной. Наоборот, кто-то вроде кричал в ее голове: «А что, если это ПРАВДА?!». Подавленная таким предположением, она поплелась назад к столу, по ходу включая свет: в комнате темнело, но на часы глянуть не хотелось...

Катерина долго смотрела на стол и компьютер, потом подняла трубку:

— Да, Катя, — немедленно отозвался Александр.

— Ты уже знаешь, что Мастер хочет своим проектом покрыть 85 процентов всего объема вырабатываемой в мире энергии?

— Да, — спокойно ответил он, — знаю. Причем, это именно та часть, которая вырабатывается при сжигании нефти, газа и угля. Интересная постановка задачи... Только вот не знаю — хочет ли он этого... Мне почему-то кажется, что он, скорее, думает... Иначе зачем ему нужны были бы мы?!

— Да, наверное... А ты думаешь, он есть, этот «мотор Кили»?

— Не знаю, но если Мастер думает об его использовании, то скорее всего — да!

— Страшный он человек, твой Мастер!

— Нет, он — добрый и мудрый, — ответил Александр, невольно заставляя Катерину ему завидовать. Ни об одном человеке, которого она знала, или с которым работала, такого она сказать не могла...

— Ладно, поживем — увидим, — сказала она и положила трубку.

А на улице шел дождь. Крупные капли бились в оконное стекло и ручейками стекали вниз. Город, светившийся за окном мириадами огней, стал совсем нереальным. Вся реальность сплотилась здесь, в этой красиво убранной раковине. Там, за ее пределами, продолжали копошиться люди, изо всех сил стараясь изуродовать планету, чтобы вырвать у нее кусочек тепла для себя; чтобы это тепло превратилось в отраву, которую они же глотали, вдыхали, впитывали своими телами. А здесь сидела она и еще несколько человек, в чьей власти было дать тепло без яда в нем. Чистая энергия — мечта фантастов и «зеленых» фанатиков. Воздух без гари и дыма, чистая вода, много сытной и здоровой пищи. «Он может стать богом для миллиардов людей... Вот такие у нас получаются «макроэкономические последствия»!». Ее фантазия рисовала картинки, окрашенные во все цвета радуги... Счастливые дети, много детей и все радуются жизни, солнцу, радуются каждому дню, каждой капле дождя и каждому ростку на лугу...

Хотя...

На безоблачном фоне вдруг появилось маленькое черное пятнышко... Оно росло, ширилось, превращаясь понемножку в ее, Катерининого шефа... За ним росли и множились подобные ему... Стремление отобрать, присвоить, переврать движило их поступками с единственной целью — деньги и власть. И уже видны были десятки, сотни миллионов людей, лишенных работы, свихнувшийся рынок, опять голод... война... смерть... И «мотор» уже был в руках у толстого, довольного вояки — Катерина слишком хорошо знала, как военные используют открытия ученых. В памяти всплыли слова Оппенгеймера: «В более глубоком смысле мы, ученые, совершили страшный грех!», — сказанные много лет спустя после Хиросимы.

— Нет! — воскликнула она, возвращаясь в РЕАЛЬНЫЙ мир. — Если этот Зверь действительно есть, его нельзя сейчас выпускать. Это — смерть! Я не должна позволить этому случиться! Я буду его убеждать... я его уговорю... я буду его умолять, в конце концов, — не выпускать этого Зверя на Землю!

Катерина бросилась к компьютеру и начала писать. Ее пальцы бегали по клавиатуре, подгоняемые страхом и надеждой. Где-то глубоко она осознавала, что ее попытка убедить Мастера отказаться от безумной затеи сродни борьбе с ветряными мельницами, — современный человек никогда так просто не откажется от силы и власти, особенно если они сами идут к нему в руки. Поэтому, она и старалась дать своему заключению «экономическое» обоснование. Единственным слабым местом проекта, считала Катерина, были линии передачи этой энергии. Современная энергосистема не смогла бы переварить практически удвоенный ее объем... На этом и строился анализ. Вскользь упомянув о «безусловной дешевизне» самой энергии, она сосредоточилась на затратах, необходимых для увеличения вдвое пропускной способности линий энергопередачи. Цифры получались более чем внушительные. И впервые за все то время, что она занималась всякими анализами и бизнес-планами, Катерина радовалась этим огромным расходам: чем выше затраты, тем меньше вероятности, что кто-то захочет их покрывать...

За работой время бежало незаметно. Давно закончился кофе в термосе, и пепел сыпался из переполненной пепельницы. Рассвело, прошумел за окном день, опять стемнело, а Катерина все стучала онемевшими пальцами — цифры, таблицы, расчеты. И готова была рассердиться, когда вдруг зазвенел телефон на столе...

— Катя, — как сквозь вату, услышала она голос Александра, — осталось полчаса. Давай заканчивай — в десять я буду у тебя.

Катерина встрепенулась: «Я же еще не готова!». И судорожно стала дописывать, компоновать и параллельно — распечатывать свой анализ. Делала это она более или менее организованно — сказывался большой опыт такой работы. Поэтому, когда ровно в десять щелкнул замок и в кабинет зашел Александр, перед ней лежала стопка бумаги — страниц пятьдесят отчета плюс титульный лист.

— Вот, только переплести не успела, — устало улыбнулась она.

— Это дело поправимое, — сказал Александр и достал из тумбы стола переплетную машинку. Через пару минут все написанное ею стянула черная спиралька, а сверху закрыла прозрачная обложка. Получилось красиво и солидно.

Катерина с надеждой смотрела на свою толстую книженцию, которую Александр прятал в деревянный чемоданчик, где уже лежала еще одна точно такая же по объему — его.

«Не подведи меня, милый!», — с надеждой и любовью про себя сказала она своему опусу.

— Мастер просил передать тебе свою благодарность за труд. Он надеется, что ты не испытывала неудобств, просидев все это время взаперти.

— Что ты! — промямлила Катерина, борясь с навалившейся усталостью. — Можешь ему сказать, что все было просто замечательно. Особенно — шоколад.

— Я ему обязательно передам, — улыбнулся Александр.

— А можно еще два вопроса?

— Можно, если недолго — Мастер ждет меня с нашими анализами...

— Если не секрет, что ты сам написал?

Александр задумался. «Слова подбирает, чтобы ответить, ничего не отвечая», — поняла Катерина.

— Я написал правду, как я ее понимаю — сегодня и сейчас, — ответил он, отводя глаза. — А какой второй вопрос?

— Это даже не вопрос... Мне бы хотелось дать Мастеру еще некоторые устные пояснения к своему анализу...

— Если ему будет что-то не ясно, он тебя, конечно, найдет. Хотя, если честно, после всего, что произошло за это время, мне кажется, его планы — значительно больше, чем мы их сейчас видим, и это далеко не последняя наша встреча, — неожиданно закончил он.

— Что ж, доверимся твоей интуиции.

Он проводил ее до выхода, где стояла огромная машина.

— Мастер хочет, чтобы тебя отвезли домой. Ты же наверняка чертовски устала, — сказал Александр, открывая дверцы лимузина.

— Спасибо, мне не очень далеко, но мои ноги и правда, что-то плохо слушаются, — улыбнулась Катерина, усаживаясь на кожаный диван.

— До свидания, Катя. Спокойной тебе ночи.

— Пока-пока, — эхом отозвалась она.

Машина тронулась, увозя ее от этого странного дома и тайн его населявших.

— Вы не против, если я включу музыку? — спросил водитель.

— Только негромко...

— Что вы! — отозвался тот, и в машине разлилась тихая капель «Caverna Magica» Vollenweider’а.

«Под деревом — в пещере», — вспомнила Катерина. Она ехала улицами вечернего города, глядя в окно на спешащих куда-то людей. На огни витрин, на вереницы машин, увозящих своих пассажиров — кого по домам, кого в клубы или рестораны. На окна домов, за каждым из которых проходил очередной акт пьесы под названием «Жизнь». Удалось ли ей продлить это действо? Увидит ли Мастер за сухими строками анализа ее любовь к этому миру и к самому такому странному и чудесному явлению, какой есть в ее понимании Жизнь?

* * *

Ночью ей приснился сон. Она стоит посреди поля. Небо и земля подернуты дымкой. Вдалеке виднеется лес, а за ним — горы с белыми шапками вершин. Вдруг Катерина начинает расти — Земля быстро удаляется. «Я теперь, как Алиса, объевшаяся пирожков», — не удержалась она от шутки, хотя в этом сне все было более чем реальным. Холодный ветер дул ей в лицо, а ноги все неувереннее держали разраставшееся тело, которое понемногу становилось прозрачным и как бы таяло. Боясь вообще потерять опору и продолжая расти, Катерина легла на землю, обняв ее широко раскинутыми руками. Пальцы касались полюсов, когда она поняла, что больше уже не растет. Теперь она обнимала всю Землю, которая казалась теперь такой маленькой и горячей. Но вот Земля под ней начала вращаться, и Катерина ощутила, как в ее тело то врезаются горы, то его щекочут леса, то обдает жаром раскаленных пустынь, а то — воды океанов несут ей свою прохладу. Земля была в ее руках, и она сама была Землей. До головокружения ощутимым оказалось единение с этим шариком, который, как и она, жил, дышал, испытывал боль...

От этой единой боли она и проснулась. И долго еще лежала, прижимая к горящей груди подушку. Что-то новое вошло в ее жизнь. Эта боль и, главное, всепоглощающее чувство единства со всем, вернувшиеся с ней из мира снов, как горячая заноза саднили в ее теле между сердцем и животом...

— Мяу! — вернул ее в привычный мир настойчиво-требовательный голос Фродо.

Кот черной кляксой сидел у нее на кровати и требовал внимания, которого был лишен целых два дня.

— Ах, кисуля, ты не представляешь, как я тебя люблю! — воскликнула Катерина, сгребая в охапку пушистое тельце. Фродо довольно заурчал: «Так-то лучше! А то все спишь да спишь!».

С котом на руках она поднялась и пошла в кухню. Выходные — классная штука, и ее ждали целых два дня, чтобы попытаться переварить происшедшие события и новые для нее ощущения. «Хочешь не хочешь, но надо как-то привыкнуть к осознанию того, что все это может в любой момент завалиться», — думала Катерина, потягивая кофе и наблюдая, как чавкает кот. Фродо оторвался от своей миски, посмотрел на нее и фыркнул. «Вот тебе и ответ на философствования на кухне!» — рассмеялась она. — «Жизнь здесь и сейчас, а все остальное — домыслы, плоды моей нерешительности и неудовлетворенности этой самой жизнью!» — решила Катерина, скептическим взглядом окинув давненько не убираемую квартиру.

Без долгих раздумий и малейших колебаний она быстренько переоделась в домашние джинсы (от старости они протерлись до дыр, через которые белели ее давно не загоравшие ноги — «бесплатный стриптиз для одного кота»), и принялась мыть, вытирать, раскладывать раскиданные книги и вещи. В общем, старалась почувствовать себя примерной домохозяйкой, прибирающей за нерадивыми домашними. Убирать пришлось долго — делала она всё не спеша, по нескольку раз перетирая каждую вещицу своего не такого уж и большого хозяйства. Зато к вечеру все сияло первозданной чистотой. «Пустыня!» — решила она и пошла ужинать к тете Маше.

Тетушка, как всегда обрадованная приходом племянницы, весело тараторя кормила Катерину и опять пыталась влить в нее граппу — на сей раз безуспешно. Настойчивые расспросы о событиях прошедших дней Катерина отвела, сославшись на «страшную секретность» нового проекта. Но дом с рыцарями описала во всех деталях. Рассказала и про свой сон.

— Мужика тебе надо да ребеночка родить, — выдала свой коронный рецепт тетя Маша. Этот гипотетический «Мужик» был ее любимым лекарством, которое она советовала всем своим подругам, как панацею от всех проблем. Хотя, насколько знала Катерина, сама она после развода к этому средству не прибегала ни разу...

— Если бы помогло, тетя, — ответила Катерина, — так я бы хоть сейчас! Только вряд ли поможет... Да и не смогу я быть хорошей женой. Ты же знаешь — я и за собой с котом еле успеваю...

— Это все потому, Катька, что ты — однолюбка! Влюбилась в свою работу, вот для всего остального в тебе места и нету!

— Наверное, ты права, — грустно улыбнулась Катерина. — Только скорее не в работу — ты же знаешь, как я не перевариваю своего шефа! — а в дело. Дело, которое приносит кому-то пользу, а мне — радость воплощения моих фантазий.

— Фантазеркой ты была с детства, — сказала тетушка, залпом выпивая свою граппу. — Но пора бы уже повзрослеть наконец...

— Вот этого я и не хочу! — Катерина скорчила страшную мину. — А то стану такой солидной матроной — толстой, занудной и правильной! Жуть!

— А что? Немножко поправиться тебе тоже не помешало бы! Вон — одни кожа да кости! Ветром скоро унесет — худющая какая! — сказала тетя Маша, поглаживая свои пышные телеса. В ее понимании, «известная полнота» была признаком устроенности и стабильности, — отголосок голодного детства, проведенного в эвакуации во время последней войны.

— Ну, до тебя мне точно далеко! — рассмеялась Катерина.

Она посидела еще немножко и пошла домой, по дороге раскидывая ногой опавшие листья.

Воскресенье прошло в чтении какого-то новомодного романа «за жизнь», закусываемого кусками огромной холодной пиццы, которую заботливо упаковала тетя Маша для «исхудавшей» Катерины. Кот, обкормленный за два дня вынужденного поста, сыто спал возле нее. Переживания понемножку улеглись и тоже отправились спать в самый дальний уголок ее сознания. Было хорошо и спокойно, а потому день прошел незаметно.

* * *

Понедельник начался как обычно. Появившийся после десяти шеф только спросил:

— Ты уже там все закончила?

И, услышав ее «угу», удалился. Он еще не решил для себя, как теперь вести себя с Катериной. Если она не справилась с работой — это, конечно, ущерб престижу его фирмы, но если ее миссия увенчалась успехом, то придется делиться с этой пигалицей большей частью тех самых ноликов — это однозначно обуславливалось контрактом. И неизвестно, что было бы для него легче — пережить неудачу своей фирмы (всегда можно сослаться на некомпетентность сотрудницы и, в случае чего, выгнать ее) или — ДЕЛИТЬСЯ!

Катерина же, отдохнувшая за эти выходные как никогда, отшутилась от сослуживцев по поводу своего последнего проекта и залезла в интернет, чтобы разгрести завалы почты, набившейся в ее ящики за последние дни. Да и друзья по аське удивлялись ее неожиданному исчезновению. Она объяснялась уже раз десять и собиралась, разозлившись на очередное «где была?», выключить аську, когда в ее дверь просунулся носик Лидочки:

— Фу! Ну и надымила! Иди, там опять пришел этот от Графа. Шеф зовет.

— А я им зачем?

— Ты меня спрашиваешь?! Кому лучше знать?! Давай. Я уже и на тебя кофе туда занесла.

— Ну, раз уже и кофе для меня занесли, значит пойду, — поддразнивая Лидочку, ответила Катерина.

В кабинете у шефа сидел Александр. От доброжелательного, вежливого Сашки, которого Катерина видела в доме Мастера, не осталось и следа. Удобно устроившись на диване для посетителей, он сидел с видом сноба, попавшего в третьесортный кабак, небрежно кивая на болтовню шефа. Когда зашла Катерина, он подчеркнуто вежливо и официально с ней поздоровался, тут же захватил инициативу в свои руки, небрежно отодвинув шефа, и начал:

— По поручению моего руководства я пришел, чтобы сообщить, что наша компания полностью удовлетворена результатами вашей работы. Все деньги на счет вашей фирмы уже перечислены, и я здесь, чтобы произвести окончательные взаиморасчеты и подписать акт выполненных работ согласно нашему контракту.

«Вот так, — подумала Катерина, — полностью удовлетворены. Значит — сработало!».

— Я рад, что моя фирма, как, впрочем, всегда, смогла сделать для вас все от нас зависящее, — тем временем мямлил шеф, подписывая акт. Потом он сунул его Катерине, которая, опять же не глядя, подписалась.

Шеф забрал акт и пододвинул его Александру (их печать там уже стояла, но подписи не было): мол, давай, подписывай... Тот же выжидательно уставился на шефа. Возникла пауза, грозившая затянуться. Оба мужчины смотрели друг на друга, явно не понимая, чего ждет другой. Их вид развеселил Катерину: «Так глядят, что сейчас искра пойдет! Чего они ждут?».

— Вы меня не совсем поняли, — сказал наконец Александр, нажимая на каждое слово. — Моим первым заданием является окончательный взаиморасчет между всеми сторонами нашего контракта. А уже потом — подписание акта.

— Так вы же утром и так сбросили нам деньги! Они уже пришли ко мне на счет, я проверял, — не понимая его, сказал шеф.

— Я же вам сказал, — твердо выговорил референт Мастера, — со ВСЕМИ сторонами контракта. А, если мне не изменяет память, у нас трехсторонний договор!

«Только меня в это дело не вмешивайте!», — с ужасом подумала Катерина. Больше всего она не любила влезать в денежные разборки и всегда оставляла их руководству. Такого же мнения был, похоже, и шеф.

— Расчеты со своими сотрудниками я обычно осуществляю сам, — попытался он взять инициативу в свои руки.

— Обычно — может быть, — прервал его Александр. — Но в данном случае Катерина — такая же сторона нашего договора, как и мы с вами. И без полного расчета с нею мы не можем считать условия договора полностью выполненными именно с вашей стороны, — он ткнул пальцем в сторону шефа, от чего тот поежился. Штрафные санкции в случае невыполнения обязательств по договору были более чем драконовскими. Он это знал и помнил.

— Но я и не собирался этого откладывать, — начал шеф, сдаваясь и доставая чековую книжку.

— Напомню, — опять перебил его Александр, — согласно статье пять нашего договора вознаграждение эксперта составляет семьдесят пять процентов общей суммы договора. Что составляет...

— Знаю-знаю, — со злостью прервал его шеф и выписал чек. Подписав его, остановился в нерешительности, придерживая чек пальцами.

— Вы позволите? — подчеркнуто вежливо попросил Александр. Взял протянутый ему чек и внимательно прочитал. — Спасибо, — снова очень вежливо сказал он, и отдал чек Катерине, даже не глянув на потянувшуюся было руку шефа.

— Мы всегда рады работать с людьми, которые полностью выполняют взятые на себя обязательства, — улыбнулся Александр краешком рта, одновременно подписывая акт. — Еще раз — спасибо. Особенно вам, Катерина, — сказал референт Мастера, поднявшись и пожимая ей руку. — Всего доброго, господа! — поклонился он и вышел.

Шеф даже не поднялся его проводить — сейчас он не смог бы выдавить из себя и слова. Он сидел, уставившись на чек в руке Катерины и, что-то мучительно соображая. Она тоже сидела огорошенная совершенно неожиданной для нее сценой. Деньги, зажатые в руке, открывали путь к свободе от необходимости служить тем, кто наживался за счет ее головы, к исполнению многих ее желаний. Кружилась голова... «Так, наверное, чувствуют себя выигравшие в лотерею — мне выпал счастливый билет», — думала она.

— Катя... ты... я... я давно хотел тебе предложить стать моим партнером, — заискивающе завел шеф.— Хочешь, я готов уступить тебе процентов тридцать своей доли в нашей фирме?

— И стоить мне это будет ровно столько, сколько записано в чеке? — Катерина быстро взяла себя в руки, понимая, что другого случая так красиво уйти у нее может уже никогда и не быть.

— Зачем же ты так — сразу?! — шеф почти натурально изобразил «оскорбленную невинность». — Хочешь, поделим фирму пополам?

— Нет уж! — она решительно поднялась. — Я давно собиралась оставить работу с вами, и теперь мне уж нет никакого смысла откладывать. Я увольняюсь.

— Подумай! Что ты будешь делать сама? Не торопись — возьми отпуск, остепенись! — шеф ее почти умолял.

— Спасибо, конечно, — ответила Катерина поднимаясь. — Но я уже решила.

— Ну и стерва ты, Катерина! — со злостью прошипел он. — Чтобы до вечера здесь и духу твоего не было! И мебель свою, разваленную, забери — мне новых сотрудников негде садить. Таких, которые не будут такими неблагодарными! Бухгалтерия тебя рассчитает. Сегодня же! — его голос сорвался на крик.

Катерина, вроде бы и не замечая истерики шефа, спокойно взяла свою копию акта и, все еще сжимая чек в кулаке, вышла из кабинета.

«Интересно, что у меня с лицом такое, что Лидочка так уставилась?» — подумала она, а вслух спросила:

— Ты чего?

— Это я чего?! — выкрикнула секретарша. — Это с тобой чего?! Что там у вас произошло? Он та-ак кричал, что я думала, окна повылетают! Сколько здесь работаю, такого никогда не слышала!

— Да вроде бы ничего особенного и не произошло, — пожала плечами Катерина. — Ну, уволилась я от него...

— И ты говоришь — ничего не произошло?! За что он тебя выгнал? Ты что — завалила проект?

— Маленькая поправка: не он меня выгнал — я сама уволилась. А что касается проекта, то более успешной реализации проекта у меня еще не было, — улыбнулась Катерина, поднося к носу Лидочки чек.

Скорпион, поднесенный к носу секретарши, наверняка произвел бы на нее меньшее впечатление. Она переводила взгляд с чека на Катерину со смешанным чувством страха и изумления.

— Вот ты какая! — только и смогла выдавить.

Катерина же, пожав плечами, побежала собирать вещи. Надо было откопировать файлы с компьютера, повытирать лишнее, вызвать перевозку мебели... Дел была куча, и хотелось закончить все именно сегодня, не оставляя ничего на потом. Но она все-таки нашла полчаса, чтобы заскочить в ближайший банк и перевести деньги с чека себе на счет — этого тоже откладывать не следовало. Машина за ее столом приехала, когда в офисе они оставались вдвоем с Игорьком. За весь день к ней так никто и не подошел, не попрощался. Только Лидочка занесла расчет из бухгалтерии и молча удалилась. «Нет — так нет!», — решила Катерина.

Погрузив все в машину, она вернулась посмотреть, не забыла ли чего-нибудь. Ее кабинет, теперь пустой, только компьютер сиротливо стоял на полу, сразу стал чужим, неуютным. И быстро окинув все взглядом, Катерина поспешила уйти из него. Да и из офиса — тоже. Ее здесь теперь ничто не держало, ничего не ждало... Так что — быстрее прочь отсюда! Но в коридоре ее остановил Игорек:

— Катя, так куда же ты теперь?

— Не знаю еще, Игорек, — там видно будет.

— Ты, это, если свою фирму будешь делать, тебе же охрана понадобится... Так я Вовке уже звонил — мы к тебе, не задумываясь, пошли бы, — тебе же спокойнее будет...

— Спасибо, Игорек, — Катерина пожала протянутую руку — ее ладошка утонула в лапе охранника. — Я вас не забуду. Но пока я ничего еще не решила: где я буду, что буду делать... Наверное, надо что-то будет сделать... Не знаю. Но, если решусь что-нибудь создавать, вас позову обязательно — и тебя, и Вовика твоего, — улыбнулась она.

— Ну, смотри, — он помог ей забраться в перевозку, — не забывай.

— Пока-пока, — махнула она ему через окно отъезжающей машины.

Дома, кое-как распихав коробки с документами по углам, она переоделась в домашнее и уселась с кофе на свой рабочий стол, который теперь стоял посреди комнаты. Кот лазил где-то за коробками — обнюхивал новые вещи и деловито терся о них мордой: «Что за непорядок — столько немеченых вещей!»

— Так что мы теперь будем делать с тобою, Фродо?

Кот фыркнул — он был слишком занят, чтобы поддерживать разговор.

— И все-таки, — не унималась Катерина, — что? Купим тебе подружку? — еще одно «фыр!». — Или откроем магазин антикварной книги? А что? Ты будешь сидеть на полках со старыми книгами, облизывая свои усы, а я — буду читать... Хотя, это больше будет похоже на библиотеку, чем на магазин... Нет, не получится из нас с тобой хозяев магазина, котяра. Даже теоретически, — сказала она, снимая с его усов паутину (Где он ее только нашел?!). — А что же у нас получится?

— Черти-что получится! — раздался голос тети Маши. И она сама вплыла в комнату, как крейсер перед баталией — под всеми парами. — Тетку ты совсем не жалеешь! Я ей на мобилку — «номер отключен» говорят; я — на работу — «уволилась»; я — домой — не отвечает...

— Ой, это я, наверное, коробками привалила, — подхватилась Катерина.

— Но и это еще не все! — не унималась тетка. — Я срываюсь, бегу к ней — входная дверь нараспашку — заходи, кто хочет! А эта красавица сидит голая на столе посреди квартиры и с котом разговаривает! Ты что — с ума, наконец, сошла? Я тебя предупреждала — доведут тебя твои работа и привычки!

— Ага, а еще — отсутствие мужиков и непитие граппы, — хихикнула Катерина, обнимая тетку и целуя. — Ты, как всегда, права, дорогая. Я сошла с ума. Я теперь сумасшедшая и могу творить, что хочется!

— Накаркаешь, глупая! — та явно успокоилась, увидев племянницу живой и здоровой. — Предупреждай в следующий раз, когда увольняться будешь! Позвони хотя бы предварительно...

— Боюсь, тетечка Машечка, что следующего раза уже не будет!

— Это как это? Это что? У тебя, действительно, не все в порядке...

— Успокойся, с головой у меня все нормально — жаловаться грех. Мне просто впервые заплатили столько, сколько я, наверное, стою, — сказала Катерина. — Я теперь до неприличия богата и могу себе позволить немножко посходить с ума от ощущения собственной свободы!

— А ты меня не разыгрываешь?

— Совсем нет, и, чтобы тебе это доказать, приглашаю тебя завтра помочь мне начать транжирить «все нажитое непосильным трудом». Нам с тобой давно пора поменять наши гардеробы, — сказала Катерина, разглядывая в зеркало свои дырки на джинсах.

Все еще не совсем веря ей, тетя Маша позвонила в свою пиццерию и попросила принести им сюда «чего-нибудь выпить и закусить». Пара рюмок граппы сделали свое дело, и уже через час они сидели обе на столе, вместе придумывая, что им надо купить — прежде всего и перво-наперво. Этот процесс затянулся далеко за полночь, и спать они улеглись на кровати Катерины, обе с огромными планами на завтра.

* * *

Весь следующий день и три последующих прошли в вояжах по магазинам, примерках... Под конец Катерина стала «счастливой» обладательницей не только нового гардероба, но и новенькой машины («Не ходить же теперь пешком!»), квартиры соседей («Мы ее с твоей объединим, и получится одна большая») и целой библиотеки редких книг, купленной у молодых наследников одного известного коллекционера. Все было просто замечательно, особенно книги, но настолько утомило Катерину, что к вечеру пятницы она взмолилась о пощаде:

— Помилосердствуй, тетя Маша! Еще немного — и меня начнет тошнить от этой чехарды! Я уже не могу смотреть на все эти шмотки! От работы я так не уставала! Берем таймаут!

— Хорошо, — тут же согласилась тетка, — ее-то энергия не знала границ! — Ты отдыхай, а я договорюсь со строителями о ремонте твоей новой квартиры, — и она укатилась абсолютно довольная собой и племянницей.

Наконец, оставшись сама, Катерина смогла оглядеть свою квартиру, заваленную вещами с работы и покупками. Кот, ошалелый от такого количества новых вещей, спал, свернувшись калачиком на ее новой дубленке от Nina Rici.

— Тебя это все тоже достало? — она погладила Фродо. Тот даже не удостоил ее своим обычным «мяу»...

«И что дальше? — думала Катерина. — Шмотками я быстро обросла — выше крыши. Наверное, надо радоваться... Но, что-то не получается... Боюсь, не смогу я так жить — в этой золотой клетке, построенной собственными руками. Надо будет что-то придумать, чем-то заняться...»

Она вспомнила, что целую неделю не лазила по сети и что наверняка ее почтовые ящики давно переполнились. Поэтому она запустила свой новенький компьютер и с головой ушла в интернет. Это всегда ее успокаивало и давало, пусть суррогатное, но ощущение себя частью большого целого: можно было легко перемещаться с континента на континент; затрагивать мысли и чувства других людей; быть многоликой, оставаясь самой собой. Интернет обволакивал, затягивая ее в свою мягкую сеть; картинки и слова мелькали перед глазами, растворяя ее в себе, заставляя отвлечься и забыть усталость и собственные мысли.

В дверь позвонили. Нехотя отрываясь от разговора с каким-то парнем из Дании — тот старательно и небезуспешно убеждал Катерину в скором конце света, — она пошла открывать. Вежливый мальчик протянул ей большой конверт курьерской почты, попросил расписаться «в получении» и удалился.

Открыв картонный конверт с логотипом почты, Катерина нашла в нем еще один — серебристый, со знакомым гербом на нем — три золотые пчелы на голубом щите. «Ого! А этому что от меня опять понадобилось?!» — подумала она, вскрывая конверт. Внутри оказалось письмо от Александра.

«Дорогая Катя, — писал референт Мастера. — Надеюсь, что ты не успела забыть о нашей совместной работе над одним из проектов Мастера. Он часто вспоминает тебя и твой такой агрессивный анализ. Думаю, что теперь у тебя появилось больше времени и средств для удовлетворения своих личных интересов. Однако, если это не будет сильно противоречить твоим планам, Мастер хотел бы пригласить тебя провести несколько дней в его загородном доме. Он надеется, что его собрание редких книг, а равно и наше с ним общество, покажется тебе не очень скучным.

Если ты не против этого предложения, сообщи мне сразу, как получишь это письмо.

С уважением,

Александр».

Дальше были телефоны.

«Ого! Вечер перестает быть томным!» — подумала Катерина, сразу решившись ехать. Она взяла телефон и набрала номер — в трубке зазвучал голос Александра:

— Добрый вечер, Катя. Я рад, что ты так быстро позвонила. Как там у тебя дела?

— Можешь и не спрашивать! За эти дни я так устала от бессмысленного «ничегонеделания», что очень надеюсь, что за приглашением Мастера стоит не просто предложение поглазеть на его библиотеку, — хотя это, конечно, тоже очень интересно, но — главное и какой-нибудь его новый проект.

— Ты, как всегда, верна себе — работа на первом месте! — рассмеялся Александр. — Может статься так оно и случится. И, если — да, так я узнаю об этом не на много раньше тебя. Так когда ты будешь готова ехать?

— Да хоть сейчас! — выпалила Катерина.

— Давай не будем начинать дорогу, на ночь глядя. А вот завтра утром я могу за тобой заехать. Часам к десяти. Договорились?

— Уже договорились! До завтра.

— До завтра.

«Ох, как хорошо, когда ты кому-то нужна, — потянулась Катерина. — А ты, останешься с тетей Машей», — сказала она коту. Тетке решила не говорить, куда она едет: зачем волновать, она там себе еще всякого насочиняет! Достаточно ей знать, что ее племянница, утомившись от трудов праведных, уехала отдохнуть куда-нибудь подальше, например, в Швейцарские Альпы, покататься на лыжах.

* * *

На следующий день Катерина мчалась в черном Порше Александра, увозившем их прочь от Города. В багажнике лежал ее чемодан, куда, кроме привычных джинсов и свитера, она, не без удовольствия, положила пару шикарных вечерних платьев, купленных накануне по настоянию тетки.

Она любила дороги. Любила вот так мчаться и смотреть в окно на пролетающие мимо села и поля. Леса стояли раскрашенные осенью во все оттенки желтого, красного и коричневого. На этом фоне необычной чистотой светилась белизна берез. Волны холмов сменялись продолжительными паузами равнин, будоража ее инстинкты исследователя и первооткрывателя.

Ехали уже часа четыре, все время на запад. Пейзаж становился все более и более холмистым, и наконец дорога привела их в горы. «Значит, я не так уж и покривила душой, говоря тете Маше, что отправляюсь на горный курорт, — вот они, горы!», — думала она, рассматривая склоны, вплотную подходившие к дороге. Александр, молчавший почти всю дорогу (он видел, с какой жадностью горожанки, Катерина не отрывалась от мелькавших за окном пейзажей), неожиданно сказал, сворачивая с основной дороги в лес:

— Уже скоро приедем. Ты не устала?

— Нет, что ты! Я люблю долгие дороги. Они, как сама жизнь, — все время меняются — то темные, то сияют светом, то петляют лесом, а то ровные, как стрела, и ты мчишь по ним так, что дух захватывает!

В это время они, оставив лес позади, через распахнутые ворота въехали на прекрасную аллею. По бокам высились дубы с уже побуревшей листвой, а через равные промежутки между деревьями стояли каменные статуи стражей — такие же рыцари в капюшонах, как и на доме Мастера в Городе. В конце аллеи была огромная клумба с развесистым дубом посредине. На его ветвях уютно устроилось огромное гнездо, в котором сидел ворон, приветствовавший их приезд громким «Кар!». За клумбой возвышался Дом. Именно так — Дом с большой буквы. Не замок, хотя он и стоял на самом краю пропасти, обрывавшейся к шумевшей далеко внизу реке, а его три высокие башни уверенно подпирали небо. Не дворец — несмотря на богато украшенный арабесками фасад и огромные размеры. И, конечно же, не вилла — каждой из которых не хватает того ощущения стабильности «постройки на века», что было в избытке у этого Дома. В то же время от него веяло теплом и уютом того, что принято называть «родовым гнездом». Хотя построили его от силы несколько лет назад, создавалось впечатление, что он всегда здесь был и будет стоять еще очень-очень долго, когда от нынешнего хозяина останутся одни туманные воспоминания.

«Где он только таких архитекторов находит?!» — подумала Катерина, невольно сравнивая дома Мастера с уродовавшими ее Город домами-свечками и виллами нуворишей.

В распахнутых дверях Дома их встречал сам Мастер.

— Со счастливым прибытием, — немного старомодно приветствовал он их. — В моем доме всегда рады таким гостям как вы, Катя.

Она, улыбнувшись, пожала протянутую ей неожиданно тонкую и сильную руку Мастера и с интересом рассматривала его — впервые при дневном свете. Совсем не похожий на таинственный образ, сложившийся у Катерины, он стоял в таких же, как у нее, потрепанных черных джинсах и огромной вязаной кофте, в которую он кутался, как в халат. Только взгляд добрых, улыбающихся ей зеленых глаз был тем же. И череп на набалдашнике трости все так же на нее таращился. Только теперь и его взгляд казался подобревшим, каким-то домашним.

— Сейчас никаких разговоров — отдохните с дороги, а потом, после ужина, я буду в вашем полном распоряжении. У вас же, Катя, кажется, были какие-то «устные пояснения», — улыбнулся Мастер, неожиданно ее процитировав. — Да и вопросы ко мне вас обоих давно одолели! — он от души рассмеялся, увидев, что его слова заставили смутиться обоих молодых людей. — Пошли-пошли, комнаты для вас уже готовы.

Несмотря на совместные их с Александром уговоры, он схватил чемодан Катерины, и, другою рукою сильно опираясь на трость, повел их через весь дом куда-то на второй этаж, успев по дороге показать им и столовую, и библиотеку, и еще кучу других комнат и залов, названия и назначение которых она не запомнила. Ее и Александра комнаты оказались рядом. Двери выходили на маленький балкончик над «малой столовой», как назвал ее Мастер.

— Все, устраивайтесь, Катя, — сказал он, опуская ее чемодан посреди очень уютной маленькой спаленки. — А через пару часов спускайтесь вниз — будем трапезничать.

Катерина огляделась. Спальня была, что называется «девичья», — стены обтянуты темно-синим шелком в маленькие яркие цветочки; узкая кровать под легким балдахином из белой кисеи; туалетный столик с большим зеркалом; секретер с плоским монитором компьютера (единственный предмет из современного мира), ламберт у стены да пара кресел. Одни двери вели в большую туалетную комнату с зеркалами во всю стену и огромной ванной, которую Катерина сразу включила наполняться, немного понаблюдав, как вода, пузырясь, побежала в мраморную чашу. Другие — на балкон. Она распахнула двери и вышла наружу — ей сразу перехватило дыхание от высоты и ветра. Балкон выходил на тыльную сторону Дома, туда, где его стены обрывались в пропасть. Внизу, в полумраке тумана, шумела и пенилась вода, а здесь, наверху, воде вторил ветер, срывавший последние листья с деревьев на дальней стороне пропасти. Вибрации этих двух стихий отозвались эхом в ее теле, и она долго смотрела, прислушиваясь к своему телу и песне природы...

«Ой! У меня же там вода бежит!» — прервала сама себя. — «Еще не хватает потоп им здесь устроить!». Она побежала назад в ванную. Вода, хоть и наполнила ванну почти до краев, перелиться еще не успела, и, немного ее спустив, Катерина, разделась и удобно растянулась в ванне, позволяя воде смыть с себя пыль города и дороги. Свет, отражаясь в зеркалах и теплой воде, создавал чудные блики на стенах и потолке. Рассматривая их, она чуть было не заснула, но мысль о том, что в этом необычном Доме ее ждет «к ужину» его необычный хозяин, заставила Катерину вылезти из ванны и идти переодеваться.

Надев вечернее платье и наложив немного косметики, она совершенно преобразилась — расцвела, и уже никто не посмел бы назвать ее школьницей-отличницей. Катерина и сама с удовольствием разглядывала свое стройное тело в длинном, узком, изумрудного цвета платье, закрытом спереди и с глубоким вырезом на спине. В довершение она надела колье старого берберского серебра, привезенное еще ее родителями из их очередной экспедиции по Африке.

— Хороша! Чертовски хороша! — сказала Катерина своему отражению в зеркале, тут же показав ему язык.

В дверь постучали, и вошел Александр. В черном смокинге и белой бабочке, он был неотразим. С восхищением он смотрел на преобразившуюся Катерину.

— Хорошо, что ты сама догадалась надеть вечернее платье. Я забыл тебя предупредить, хотя Мастер меня и просил...

«Ха! Так и ты способен что-то забывать, господин совершенство», — подумала она, явно забавляясь замешательством Александра.

— Для меня это приглашение Мастера сюда тоже было полной неожиданностью, — извиняясь, продолжал он. — В этот дом он обычно никого не приглашает, — это его Дом, его личный мир. Поэтому я так волновался, что позабыл тебя предупредить об этой условности, на которой настоял Мастер.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулась Катерина. — Если только ты не забыл мне еще чего-нибудь сказать...

— Вроде бы больше ничего такого не было, — окончательно смутился Александр.

— Ладно уж, пошли. Не будем заставлять себя ждать, — Катерина решительно подставила руку, позволяя отвести себя вниз в столовую.

Там, у простого, но изысканно сервированного стола, их уже ждал Мастер, одетый, как и Александр, в смокинг.

— А вот и наши кофеманы-затворники, — смеялся он, усаживая их за стол. — Торжественно обещаю, что никаких подвохов, вроде застывшего шоколада, у нас здесь не будет. Но и мяса тоже нет — я уж давно вегетарианец, и вам придется эти дни довольствоваться тем, что приготовит для вас мой повар. Надеюсь, это будет не очень противно, — сказал он, разворачивая туго накрахмаленную салфетку.

«Ничего себе — противно!» — думала позже Катерина, пробуя овсяные блинчики с тоненькими стружками черных трюфелей и нежнейшее овощное суфле с ломтиком манго, которое запивалось Sauterne старше ее самой. Когда же на десерт подали рокфор с апельсиновым медом и лесными орехами, она была просто сражена.

— Никогда себе не представляла вегетарианскую кухню в таком изысканном исполнении! Я всегда считала, что вегетарианство — это салат из сырой капусты, в лучшем случае политый постным маслом, и в сочетании с пресной галетой... А тут!

— Никогда и ничего не упрощайте до уровня примитива, Катя. Воздержание тоже должно быть разумным, — сказал Мастер. И, видя, что гости насытились, продолжил: — Пойдемте в курительную комнату. Там вы сможете, наконец, покурить, выпить вашего кофе или шоколаду, — при этом он лукаво подмигнул Катерине, — и задать все те вопросы, что вас так занимают.

Они перебрались в соседнюю комнату. Ее стены были обтянуты резными дубовыми панелями, на которых тепло светились бра. В камине горели сучковатые поленья. Пахло смолой и хорошим табаком. Удобно устроившись в кожаных креслах вокруг столика с кофе, все долго молчали — Катерина и Александр боясь первыми начать разговор, а Мастер — о чем-то думая. С улыбкой смотрел он на огонь в камине, а потом, будто стряхнув оцепенение, повернулся к гостям:

— Так о чем бы вы хотели узнать, прежде всего и перво-наперво?

— О Кили... — дружно отозвались оба.

— Хорошо, — улыбнулся он синхронности их ответа. — Только для начала я хотел бы попросить вас об одном одолжении, — тон его стал серьезным. — Все, что вы услышите сейчас, останется между нами. В моем рассказе будет много такого, что может показаться вам удивительным и таким, что не могло происходить на самом деле. Поэтому воздержитесь пока от окончательных выводов, тем более, что правда, даст Бог, сама может вскоре вам раскрыться... Вскоре...

Он выжидательно смотрел на них, и только увидев, как они дружно закивали головами, снова улыбнувшись, продолжил:

— Тогда начнем, пожалуй, с самого начала. Я родился в довольно обеспеченной семье, и родители успели дать мне очень хорошее образование. К сожалению, последовавшие вскоре после моего окончания института политические преобразования в нашей стране в одночасье лишили нашу семью всего материального благополучия, а меня — родителей. Они не смогли пережить крушения тех идеалов, которым посвятили всю свою жизнь. Мне пришлось начинать все с нуля, чтобы вернуть, как я тогда считал, то благополучие, которого моя семья заслуживала. Начинать же довелось с работы рядовым менеджером в одной из компаний-однодневок, которых много было в то время политической и экономической неразберихи.

Тогда же я впервые познакомился с оккультизмом. Я считаю, что мне повезло, — я начал его изучение не с бульварных изданий новоявленных «магов», а с работ Рерихов и Блаватской, хранившихся в библиотеке моих покойных родителей. Они лично были знакомы с Еленой Ивановной Рерих и состояли с ней в активной переписке. Особо же меня захватило учение розенкрейцеров. «Алхимическая свадьба Христиана Розенкрейца» надолго стала моей настольной книгой. Если захотите, я вам потом покажу свою коллекцию книг по оккультизму, где есть, кстати, и первое издание «Свадьбы», 1516 года. Тогда же я довольствовался ужасным переводом какого-то недоучившегося последователя Бейли.

Мое увлечение розенкрейцерами было настолько сильно, что я, как только мои возможности позволили регулярно пользоваться интернетом, сразу вступил в несколько виртуальных клубов, причислявших себя к числу членов этого славного ордена. В их среде я получил довольно широкую, но анонимную известность благодаря своим исследованиям в этой области. Однако всякие мои с ними сношения прекратились, когда появился на свет «Четвертый манифест розенкрейцеров». Перечеркивая, по сути, общинный принцип братства, этот «манифест» подменял его индивидуализмом. Это вызвало во мне бурю негодования, о чем, не удержавшись, я написал открытое письмо авторам новоявленного «откровения», впервые подписавшись своим настоящим именем. После чего, естественно, был немедленно «изгнан» из всех этих клубов...

— Я видела это ваше письмо в интернете, — не удержавшись, перебила его Катерина. — Я нашла его, когда искала информацию о вашей деятельности, после нашего с вами контракта. Но, честно, была уверена, что это лишь совпадение...

— Наверное, так же подумают и все те, кто знает меня, как Графа, — усмехнулся Мастер. — Такое мое «раздвоение» началось, когда мои финансовые дела пошли в гору, и многие старые друзья «по секрету» сообщали мне об успехах «этого выскочки Графа». Но это письмо сослужило мне еще одну, совершенно неожиданную службу. Месяца через два в моем почтовом ящике оказалось письмо от одного человека из Америки. Назовем его — господин Смит. Он горячо поддержал мою позицию. К моменту нашего знакомства господину Смиту было уже под девяносто и жил он в маленьком городке в Филадельфии...

— Там же, где и Кили, — снова дуэтом перебили Мастера Катя и Александр.

— Совершенно верно. Более того, отец господина Смита, как потом оказалось, работал в лаборатории Кили и оставался с тем до конца, когда другие от него отвернулись. Но об этом всем я узнал значительно позже... С того момента, как я прочел первое письмо господина Смита, между нами завязалась интереснейшая переписка. Его познания в прикладной части оккультной науки были потрясающи! Его замечания, брошенные как бы невзначай в письме, заставляли меня с головой уходить в поиски решений и «доказательств». Его вопросы ставили меня в тупик своей кажущейся простотой. Но, когда я начинал искать аргументы для ответа на них, всегда натыкался на массивы нового знания и понимания, которые приходилось штурмовать со всей энергией, мне подвластной. Именно под его влиянием я занялся алхимией, каббалой и другими науками, о которых в «приличном обществе» принято вспоминать только как о некотором анекдотце или, в лучшем случае, как о чем-то, чуждом «современному человеку». Сейчас, когда прошли годы с того времени, я, полностью осознавая это, могу назвать господина Смита своим Учителем.

Мастер замолчал, поддавшись воспоминаниям...

— К моему величайшему сожалению, — после паузы продолжил он, — наша переписка с господином Смитом, так неожиданно начавшаяся с моей статьи, так же неожиданно закончилась. Он перестал отвечать на мои письма — как электронные, так и обычные. И я понял, что жизнь его оборвалась...

Каково же было мое удивление, когда где-то через полгода после последнего сообщения от него, я получил письмо от американской инюрколлегии. Какой-то клерк сообщал мне, что господин Смит почил, и, согласно его последней воле, я определен как единственный наследник всего движимого и недвижимого его имущества. Средства мне тогда уже позволяли, и я немедленно отправился в Америку, движимый скорее желанием воздать последние почести господину Смиту, чем меркантильными интересами. Его душеприказчик был чрезвычайно удивлен, когда, вступив в права наследования, я передал практически все полученные средства в фонд борьбы со СПИДом, оставив себе только библиотеку и обширный архив семьи Смитов, которые я и перевез сюда.

Уже дома, разбирая этот архив, состоявший из доброй сотни картонных коробок, я наткнулся на большой картонный конверт, запечатанный крест-накрест клейкой лентой и подписанный «Моему наследнику». В нем было несколько любопытных рукописей и переписка Смита-старшего. Но, что было наиболее интересным — это рабочая тетрадь самого Кили, которую он вел в последние годы своей жизни. Вот она, эта тетрадь, — сказал Мастер, показывая на потрепанную книгу, лежавшую на столе. — Из нее я многое узнал и понял, что Кили смог сделать в последние годы и чего он не рассказал докучливым проверяющим...

— Значит, — подал голос Александр, — Кили таки удалось, несмотря на предостережения Блаватской, создать двигатель, работающий без его собственного воздействия?!

— Это хорошо, что ты, Александр, в своих «экономических» изысканиях не пренебрег мнением такого «околонаучного авторитета», как Блаватская...

— И вам удалось его построить? — спросила Катерина.

— Конечно, — спокойно ответил Мастер. — И, как это не кощунственно может прозвучать, именно полученная с помощью «мотора Кили» электроэнергия горит в этих лампочках, — показал он на светильники.

— Но, если все так просто, — задумчиво проговорила Катерина, — почему вы все-таки не отдали эту энергию какому-нибудь демократическому правительству?

— По той же причине, которая и тебя, Катя, заставила исписать пятьдесят страниц, совершенно искренне и, кстати, очень убедительно доказывая мне всю «экономическую несостоятельность» такого проекта! Ведь вся современная «демократия», а в особенности так называемая «западная демократия» — это миф, созданный для этого самого «демоса»! Под его прикрытием творятся самые кровавые преступления нашего века. На самом же деле, то, что существует в нашем мире сегодня, — это мафиозно-фашиствующий монополизм, замешанный на крутой шовинистической основе! И ты думаешь, у меня поднялась бы рука отдать в их распоряжение силу, которую еще древние атланты знали и называли Маш-Мак?! Кстати, именно эта сила атлантов и погубила в конечном итоге.

— Нет, конечно... — Внезапно догадка исказила ее лицо. — Но, ведь если Кили все-таки удалось создать свой «мотор», где гарантии, что кому-то еще не удастся то же?! И где гарантии того, что тот не выпустит этого «джина» из бутылки?!

— Этот вопрос, во всей своей сложности, вставал и передо мной! Я мог лишь уповать на те Высшие Силы, которые создали этот мир и тысячелетия ведут его через все те испытания, что ему довелось и еще предстоит испытать...

— Слабое утешение, — глухо отозвался Александр. — Особенно сейчас...

— Ох, не торопись с заключениями, Саша, — сказал Мастер. — Мир прекрасен в своем совершенстве! Как-то один сумасшедший японец сказал: «Обнаружить глупость народа — этим не стоит гордиться. Но обнаружить, что мы сами тоже народ — этим гордиться стоит!». Как он был прав, указывая нам путь к решению проблемы...

— Какой же это путь?! — не унимался Александр. — Даже познав себя и осознав свое единство со всем и вся, я не смогу остановить кого-либо из этих «всех» от использования этой или подобной силы во вред всему остальному человечеству!

— Может, решение в создании какой-нибудь закрытой касты ученых, — сказала Катерина. — Я когда-то читала о чем-то похожем у кого-то из французских авторов...

— Пока будет создана каста «текнов», как называл их Карсак, о котором ты говоришь, пройдут годы, если не века! — ответил Александр. — А проблема уже существует. И, не решая ее здесь и сейчас, мы подписываем себе или нашим детям, внукам смертный приговор!

— Вы уверены, что хотите и готовы ее решать? — прервал их Мастер.

— Если бы знать — как, то — да! — ответила за обоих Катерина.

— Тогда начнем прямо сейчас, — неожиданно улыбнулся Мастер. — И начнем с того, что отправимся спать!

— Вы шутите! — оторопели гости.

— Совсем нет! Не кажется ли вам, что было бы глупо браться за решение вселенских задач, не овладев при этом самым «малым» — самодисциплиной? Я прекрасно понимаю и знаю, что вы можете и готовы работать сутками без сна и отдыха, — продолжал он, глядя на их изумленные лица. — Но, и ваши и мои силы, увы, не безграничны и требуют восполнения. А сон — одно из лучших средств для этого. Поэтому, хотя я практически уверен, что скоро вам не заснуть, я настаиваю, чтобы вы, мои дорогие, отправились спать! Тем более что завтра ... нет, уже сегодня, — поправился Мастер, посмотрев на часы, — вас ждет еще многое...

С этими словами он поднялся сам и с неожиданной силой и ловкостью поднял Катерину и Александра с насиженных мест, а затем, шутливо подталкивая, развел их по спальням.

* * *

Катерина, и правда, долго не могла заснуть. Ей чудились то таинственные братья розенкрейцеры, то сам полуслепой, умирающий Кили, что-то пишущий в виденной ею тетради, а то величественные атланты исполинскими призраками, выступали из тумана предыстории. Ее практичный разум человека начала тысячелетия как-то легко и сразу откликнулся на прорыв в его реальность вещей, казавшихся совсем недавно чуть ли не сказкой. Именно это новое осознание реальности и действительности заставило ее теперь перестраивать и свое отношение к событиям и фактам собственной жизни.

Маги, феи, колдуны и привидения... Она вспомнила, как в детстве любила играть с «тетенькой в белом», приходившей к ней по ночам, когда все уже давно спали. Ей было так хорошо и весело с ней!.. Особенно когда они играли теплыми, искрящимися, полупрозрачными шариками, которые «тетенька» доставала из ничего. Вспомнила Катерина, и как ругала ее мама, когда она как-то рассказала про «тетеньку». «Катя, — говорила мама, — это всего лишь сон! Тебе все это приснилось! Забудь и не смей больше о ней вспоминать!». Уже тогда, ребенком, Катерина была достаточно упряма и продолжала еще долго твердить: «Она есть! Она приходит ко мне, и мы с ней играем!». Все закончилось тем, что обеспокоенная «здоровьем ребенка» мать потащила девочку к врачу, который долго ее расспрашивал, мял живот, стучал по коленке и вынес свой вердикт: «У вас, — сказал он матери, прямо при Катерине, как будто она была пустое место, — очень впечатлительный ребенок. Вам следует переменить обстановку, чтобы она переключилась и забыла о своих фантазиях...». Забыла... И она послушно забыла, когда они почти сразу после визита к врачу переехали в другой город, который потом и стал ее Городом. Забыла и о многом другом из детских впечатлений и переживаний. Забыла, что видела, как зеленым живым туманом укутывались деревья ранней весной, до того, как распускались листья. Забыла, как садились ей на руки солнечные зайчики и щекотно скакали с ладошки на ладошку. Забыла, как слышала в лесу голоса трав и видела любопытные взгляды водянистых глаз из ручьев, во множестве текших у бабушки в деревне... Забыла... «Господи! Как же я могла! — думала теперь. — Как же мы все можем заставлять себя и наших детей забыть, не видеть и не слышать Живой Мир! Если бы мы помнили... Если бы мы хоть иногда вспоминали...». Мир снова обретал для нее все утерянные краски детства, и снова, как в том памятном сне, она всем своим телом, каждой его клеточкой ощущала прикосновение Земли. Вот-вот, она опять ощущает пьянящее чувство единения. Но ведь теперь был не сон! Это реальность , вернувшаяся к ней реальность!

И, как бы в подтверждение, из лунного света выступила такая знакомая и, казалось, забытая фигура в белом. Слезы радости потекли из глаз Катерины. А Женщина, подойдя к ней, улыбнулась, положила свою руку на ее голову, заглянула в глаза. Огромные небесно-голубые глаза, исполненные любви и грусти, заслонили весь мир, и Катерина, ощутив себя снова маленькой девочкой, стремглав окунулась в их теплый свет...

* * *

Утром ее разбудил солнечный зайчик, уютно устроившийся у нее на носу. Солнце дарило свое последнее тепло уже готовившейся к зиме Земле и косым потоком врывалось в спальню Катерины, расцвечивая пыльными пятнами пол и стены.

В дверь постучали. Она подтянула одеяло к подбородку:

— Да?!

Дверь открылась — на пороге стоял Мастер, щурясь от падавшего на лицо света и улыбаясь:

— Доброе утро! Хорошо спалось на новом месте?

— Доброе, — ответила Катерина, понимая, что утро действительно начинается добрым.

— У тебя ночью были гости, — то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Мастер.

— Какие гости?! — недоуменно, спросила Катерина, стряхнув с себя остатки сна. «Откуда он знает про нее?» — мелькнуло в голове.

— Хорошие гости, добрые, — сказал Мастер. — Ты бы видела сейчас свое лицо! — он притворно выпучил глаза и придал лицу выражение Рипли, увидевшей Чужого у себя на корабле.

Катерина не выдержала и рассмеялась:

— Неужели, такое глупое?

— Еще хуже! — Мастер тоже смеялся. — Ладно, давай вставай — Александр уже часа два сидит внизу, и его прямо-таки распирает от нетерпения! Да и шоколад тебя заждался. Форма одежды — свободная.

— Я быстренько, — пообещала Катерина.

Моясь под душем, она вдруг сообразила, что Мастер впервые обратился к ней на «ты». К чему бы это? Или ее уже воспринимают как «свою»? Как бы там ни было, она теперь тоже воспринимала этот Дом, Сашку и самого Мастера как «своих». Даже, наверное, больше — как родных и близких.

* * *

За завтраком все молчали. Катерина наслаждалась утром и кофе, который в силу привычки предпочла шоколаду. Потягивая густой напиток, она с все возрастающим интересом наблюдала за Александром. Тот, казалось, был чем-то раздосадован и явно снедаем желанием поскорее перейти от завтрака к разговору. Он быстро запихнул в себя тост с джемом и в два глотка осушил свою чашку, а теперь нетерпеливо мял накрахмаленную салфетку, ожидая, когда же она и Мастер окончат трапезу. Его нетерпение забавляло Катерину: «Интересно, как он отреагирует, если я налью себе еще одну чашечку?.. Неужели удастся вывести из себя этого господина Всетерпение?» — размышляла она, но так и не решилась устроить для него такое испытание.

Только они поставили пустые чашки, Александр попытался что-то сказать, но Мастер остановил его:

— Давайте выйдем в парк — сегодня прекрасная погода. Не думаю, что нас ждет еще много подобных дней в этом году. Так давайте воспользуемся случаем и погуляем. Там и поговорим, — ответил он на немой вопрос своего референта.

«Ха! А по умению «держать паузу» он даст фору самому Станиславскому! Интересно, долго он еще будет мурыжить Сашку? А тот, молодец — терпит, хотя уже скоро зубами заскрипит! Мне бы его терпение...», — думала Катерина, пока они вслед за Мастером выходили в парк.

Конечно, Мастер был прав, вытащив их на улицу. Вид огромного полудикого парка («Английский парк — парк, создающий впечатление дикой природы», — в памяти Катерины всплыло определение из энциклопедии) с шуршащими под ногами листьями, просвечивающейся между деревьями белизной мраморных фонтанов и статуй, расставленных в полном беспорядке, и свежий, кристально чистый воздух, казалось, передавали и их мыслям свою чистоту и ясность. Наверно, поэтому и Александр не спешил с расспросами. Опустив голову, он плелся позади Катерины с Мастером, которые под руку ушли вперед. Неожиданно выяснилось, что оба любят японские хокку, и теперь они увлеченно спорили о лягушке, прыгнувшей в заросший пруд, и о вековой печали...

Так и подошли к поляне, огороженной низеньким забором. Возле ограды стояла чугунная лавка узорного литья, на которую они все дружно сели и закурили. Продолжение поляны за забором являло довольно странное зрелище: участок казался вырванным из какого-то другого мира, другого времени. Вся поверхность была выжжена, а посередине зияла огромная воронка, как после чудовищного взрыва. Спекшиеся куски земли и песка блестели по краям ямы. Было видно, что здесь давно ничего не растет...

— Так о чем ты хотел спросить, Саша? — нарушил тишину Мастер.

— Даже и не знаю, как теперь вас спросить... — ответил Александр.

— А ты попробуй.

Тот молчал. И Катерина вдруг поняла, вернее даже — почувствовала, что его так мучило. А поняв, удивилась: почему ей самой раньше это не приходило в голову? Поэтому она решилась вмешаться в диалог:

— Мне кажется, я знаю, что хочет сказать Александр. Да мне и самой теперь интересно: зачем вам нужны были мы? — Александр кивнул, подтверждая ее догадку. — Зачем? Ведь вы и сами решили не использовать этот «мотор», вам и так понятна его опасность. Зачем же тогда весь этот спектакль? Зачем выброшенные деньги? — Катерина, все больше распаляясь, начинала сердиться. — Зачем вытащили меня сюда?! Зачем все эти разговоры?!

— Так много вопросов, Катя, и все сразу! — Мастер развел руки, показывая, сколько вопросов ему досталось. — Я совсем неслучайно привел вас обоих именно на это место, — его голос стал серьезным и в глазах загорелся жесткий огонек. — Это моя бывшая лаборатория, точнее — все, что от нее осталось... И здесь погибла моя жена...

— Простите, я не знала, что вы были женаты, — оторопела Катерина, — и что она погибла...

— Я тоже этого не знал, — эхом отозвался Александр. — Простите...

— Это случилось вскоре после того, как я привез архив Кили, и нашел его тетрадь. Его указания казались такими ясными и простыми, что мы сразу начали строить «мотор». Первые же эксперименты превзошли все наши ожидания: маленькая модель выдала такой объем энергии, к приему которой мы не были готовы, что «мотор» просто испарился у нас на глазах. Это не заставило нас остановиться и задуматься над тем, что остановило потом вас. Мы были будто в горячке, увлеченные идеей поскорее запустить «мотор», и начали строить вторую, более мощную модель, предусмотрев, однако, в ее конструкции трансформаторы и аккумуляторы для утилизации энергии. Но в спешке предусмотреть всего мы не смогли... Хоть я и знал, что первые «моторы» Кили работали только под воздействием его «волевой силы», однако не задумался, а как будет работать улучшенный «мотор» под воздействием такой силы другого человека... Ей же тоже не терпелось побыстрее его запустить... К несчастью, моя жена была из тех, кого Блаватская называла «прирожденным магом». Ее внутренних сил хватило бы и на то, чтобы «запустить» первый вариант «мотора». Это было счастливой случайностью, что все так «благополучно» закончилось с нашей первой моделью. Но не со второй... Она так торопилась включить новый «мотор», сборку которого завершала сама: я в этот момент был в доме — заканчивал расчеты, связанные с материалами Кили. Ее внутренняя сила вступила во взаимодействие с возбужденным эфирным полем «мотора»... Из окна своего кабинета я увидел только столб фиолетового пламени, взметнувшийся на месте лаборатории... Сила Маш-Мак уничтожила все мгновенно, — Мастер замолчал, глядя на воронку.

— Мы были слишком поспешны, — продолжил он. — Тогда, стоя на этой поляне, я осознал несколько очень важных вещей. Вы уже знаете различие между знанием и осознанием. Пока вы сами не осознали опасности «мотора», вся сила вашего теоретического знания этого равнялась нулю...

— Это правда, — сказала Катерина, — пока я не осознала, пусть и во сне, своего единства с Землей, все мое знание не помогало мне прочувствовать это единство, принять его всем существом. Знание было где-то вне меня... Теперь же я не представляю себе свою жизнь без этого чувства.

— Верно, — улыбнулся ей Мастер.

— Значит, все это было что-то вроде испытания, проверки, — сказал Александр. — Но испытание ради чего? Зачем вам было знать, что мы захотим и сможем противиться этому?

Невесть откуда взявшийся ворон уселся на ограду и уставился на них одним глазом. Видимо, картинка его не удовлетворила, и он, повернув голову, поглядел на них другим глазом. Когда ему и такой вид не подошел, он повернулся затылком вниз: может, эти люди будут лучше смотреться вверх ногами? Отнюдь. Но, похоже, он счел их присутствие вполне безопасным для своей персоны и, втянув голову в плечи, зажмурился — казалось, засыпал. Отвлекшись на птицу, все молчали.

— Мне надо было знать и многое другое о вас, — снова заговорил Мастер. — Например, как ты, Катя, отнесешься к свалившемуся на тебя богатству, где предел твоему терпению, Александр. Мне надо было, и чтобы вы это все осознали сами. Думаю, вы меня скоро поймете и простите этот небольшой экзамен... Давайте пройдемся еще немного — в мою новую лабораторию, — он встал и взмахнул рукой, приглашая их идти за ним.

— Не бойся, Катя, — сказал он, видя ее нерешительность, — теперь это безопасно.

Они свернули на одну из боковых аллей и очень скоро очутились у небольшой круглой башенки, сложенной из камня. Башня напоминала средневековую твердыню. Впечатление усиливали стрельчатые окна-бойницы и крыша — черепичный конус. На деревянных дверях, окованных железом, красовался все тот же щит с пчелами, только теперь внизу был еще и латинский лозунг на развевающейся ленте — «Eramus, Sumus, Erimus».

— Мы были, есть, мы будем, — перевел Мастер, открывая двери.

Они очутились в практически круглом зале — метров шесть в диаметре и четыре в высоту. Вдоль стен полукругом разместились столы, сплошь заставленные какими-то приборами и книгами. На экранах мониторов постоянно менялись цифры, лезли вверх и опадали кривые показаний. Тихо жужжали кондиционеры, и пахло как после грозы. В центре зала на цилиндрическом постаменте стояла матово блестевшая сфера, от которой по лаборатории распространялось мягкое фиолетовое свечение. Во всей обстановке было что-то торжественное, чем-то напоминавшее лабораторию алхимика. Веяло тайнами, знанием и ... тайным знанием.

— Это и есть «мотор»? — переходя на шепот, спросила Катерина.

— Не совсем, — ответил Мастер. — Рабочая модель «мотора» давно перекочевала отсюда в подвал моего дома. И, как я уже говорил, спокойно дает ток, грея и освещая мой быт. Хотя и не превратилась в безобидную игрушку, — добавил он. — Это же — нечто совсем иное, но основанное на тех же принципах генерации инфра-эфирных колебаний. Дело в том, что тогда, на краю еще дымившейся воронки, я дал себе два обета: довести работы с «мотором» до конца и приложить все усилия, чтобы сила Маш-Мак, а равно и другие, возможно, еще более могущественные силы не могли быть использованы во вред Земле и людям. Иными словами, я решил стать Стражем этих сил.

— Я помню, — сказала Катерина, — вы спрашивали нас вчера, готовы ли мы с Александром встать на защиту от необдуманного использования этих сил. Но вчера вы так и не ответили нам на вопрос о том, как? Ведь если мы все дружно выйдем на улицу и начнем кричать об опасности таких экспериментов, изображая из себя этаких пророков Апокалипсиса, нас, в лучшем случае, примут за ненормальных. Что и происходило, кстати, даже со мной по отношению к вам, Мастер, когда я впервые услышала о «моторе», — она перевела дух. — Да и всего вашего финансового и другого влияния не хватит, чтобы перекупить или как-то другим образом остановить тех, кто приблизился к этим страшным тайнам! Нам всем остается только уповать на Высшие Силы, как вы их назвали! А самим спокойненько готовиться к худшему, — она в сердцах развела руками.

Мастер слушал ее, прислонившись к столу и скрестив руки на своей трости. Череп набалдашника таращил пустые глазницы из-под его пальцев, а отблески фиолетового света придавали и ему и всей фигуре Мастера довольно зловещий вид.

— Что вам всегда вредит, — негромко промолвил он, — так это ваше неверие... Хорош был бы я, втянув вас в эту историю со всеми ее развлекалочками только для того, чтобы сообщить, что Мир может рухнуть в любой момент! Нет, все это я делаю сейчас только потому, что у меня есть выход, который я и хочу вам предложить...

С этими словами, он нажал какие-то кнопки панели на ближайшем столе, и сфера в центре зала раздвинулась. Изнутри хлынули потоки ослепительно яркого света. Когда глаза немного привыкли, они увидели в самом центре аппарата нечто, напоминавшее то ли костер из собранного вместе множества язычков пламени, то ли распустившийся цветок розы. Только в отличие от светящегося вокруг него воздуха, сам цветок был темен, точнее, он был цвета «воронового крыла» — темно-синие лепестки отливали черным. Когда они подошли ближе, пламя как живое потянулось к ним, и два лепестка отделились от целого. Но, выпав за пределы сферы, исчезли, издав звук, похожий на стон.

— Что это? — спросила Катерина, не отводя глаз от мерцавшего цветка.

— Это — Темное Пламя, — ответил Мастер. — Алхимики называли его яйцом, теософы — седьмым языком Бога Огня Агни. Современная же наука назвала бы его скорее всего особым видом электронного газа. Оно, — указал он на пламя, — обладает совершенно изумительными свойствами, особенно соприкасаясь с внутренней силой человека. Ассимилируясь с нею, оно активизирует в человеке много сил, называемых нынче паранормальными: чтение мыслей, почти мгновенное перемещение... Но самое главное — лепестки, оторвавшись от целого, сохраняют свою связь с Пламенем, их породившим, и между собою. Так и все мысли, чувства, знания людей, взявших себе эти лепестки, становятся для них общими...

— У вас уже есть такой лепесток, — догадался Александр.

— Да, Саша. Я стал первым и пока единственным человеком, ставшим Стражем Темного Пламени. Повинуясь порыву, я прижал к груди первый лепесток, оторвавшийся от Пламени, когда оно только появилось на моих глазах.

Молодые люди, как очарованные, смотрели на Темное Пламя и его первого Стража, который торжественно продолжил:

— Зная вас и веря вам, я зову вас стать вместе со мной первыми стражами Темного Пламени, чтобы, объединившись и храня баланс в этом Мире, мы остерегали человека и Землю от саморазрушения. Призывая вас, я обязан и хочу сказать слова предостережения. Пламя не сделает вас ни неуязвимыми, ни бессмертными, оно только даст вам инструмент для достижения Цели. Кроме того, каждый, согласившись стать Стражем, должен быть готов к тому, что все его мысли и знания впредь будут открыты для всех Стражей! Спросите себя: готовы ли вы к такой исповеди и такому единению? И помните — я не обещаю вам ни благ, ни умиротворенного спокойствия философа. Я призываю вас к Великой Работе, и раны, полученные в ней, будут самыми настоящими... Идите и подумайте... Когда будете готовы, мы снова встретимся здесь. И пусть ваше решение будет осознанным, — с этими словами он пристально взглянул на них и ... исчез.

Он не растаял в воздухе, как какое-нибудь наваждение, и не вознесся, как «добрый ангел», — он просто исчез, оставив Катерину и Александра наедине с самими собой.

Как будто почувствовав уход Мастера, сфера сама собой сомкнулась, скрыв от их взора Темное Пламя и опять погрузив лабораторию в фиолетовые сумерки.

— Чудеса начинаются, — наконец выговорила Катерина. Она по-прежнему стояла, уставившись на то место, где недавно стоял Мастер.

— Хорошенькие чудеса! — буркнул Александр. — Ты была права — он таки сошел с ума! Возомнить себя спасителем человечества!.. Тоже мне, Дон Кихот нашелся! И нас в это дело втянул...

— Никто тебя никуда не втягивал... пока еще. Ты же сам слышал — у нас есть выбор.

— Ага, прямо начало демократии: Адам, вот тебе Ева — выбирай себе жену! Нет, Катя, нет у нас выбора! Своими открытиями и блажными идеями он припер нас к стенке! Мы стали заложниками этого его темного пламени и не менее темных, как я теперь понимаю, планов!

— Сашка! — воскликнула Катерина. Эта его вспышка, явно рожденная неуверенностью и страхом, возмутила ее и уже начинала злить, что случалось с ней крайне редко. — Если тебе так хочется поныть, валяй, делай это где-нибудь в другом месте и, уж во всяком случае, без меня! Мне и самой сейчас надо во многом разобраться...

— Ты тоже не очень-то кипятись! Пойми, я столько лет с ним работал и всегда старался быть рядом в любых его начинаниях. Я готов был молиться на его предпринимательский гений! Мастер показал мне, как самая глупая и неосуществимая идея в его руках превращалась в успех и деньги! Казалось, что от его участия, как от прикосновения руки Мидаса, все превращается в золото! Теперь же он предлагает нечто совсем иного толка! И это нечто настолько противоречит всему предыдущему, да и вообще здравому смыслу, что я просто разрываюсь между уважением к Мастеру и иррациональностью его последнего поступка! — на лице Александра появилась печать самого настоящего искреннего отчаяния, и весь он будто сжался от всего навалившегося на него.

Катерина и сама уже боролась с поднимавшимся из самых темных уголков сознания чудовищем Сомнения. Грязной кляксой оно пыталось расползтись и поглотить фиолетовый свет Темного Пламени, проникший в нее. Слова Александра, разозлившие ее поначалу, теперь стали противоядием для нее. Как в гомеопатии болезнь лечится микродозами яда, так и сейчас — неуверенность человека, бывшего так долго сотрудником Мастера, дала ей силы противостоять собственным сомнениям.

— Александр, — уже спокойнее промолвила она, — ты сам учил меня относиться к его словам и поступкам со всей серьезностью и уважением...

— Но это же совсем другой случай!

— Тем не менее, я не думаю, что нам стоит сейчас паниковать и одним махом перечеркивать все то, чему он нас уже научил. Поспешность, знаешь ли, хороша только в одном случае, — Катерина улыбнулась, удивившись, что еще способна пытаться шутить. — Давай спокойно разберемся со всем этим. А там — посмотрим. Меня, если честно, сейчас больше волнует не «что?», а «как?»...

С этими словами, она взяла его под руку, увлекая на свежий воздух — прочь от лаборатории со всеми ее чудесами. Пусть они пока подождут...

«Ага! Сейчас, дождешься!» — подумала Катерина, выйдя за двери лаборатории. На песчаной дорожке, прямо напротив двери, сидел ворон, уставившись на них одним глазом. Птица, казалось, ждала их появления, и теперь с интересом разглядывала. «А вдруг это сам Мастер?! — вдруг мелькнула у нее мысль. — Хотя он вроде бы ничего не говорил о способностях к превращению в птиц...».

— Кар! — сказала черная птица и улетела, подняв пыль с дорожки. Катерина готова была поклясться, что это «кар» было очень похоже на «ха!»...

— Это уж слишком! — взвыл Александр, тоже наблюдавший эту сцену. — Хватит с меня на сегодня! — И убежал, не разбирая дороги, но все-таки в сторону, противоположную той, куда направился ворон.

* * *

— Один — исчез, другой — улетел, третий — убежал... Мне, как всегда, разбираться самой! — резюмировала Катерина.

С этими словами она и сама углубилась в парк, дав полную свободу ногам вести ее, куда им захочется. Это было, как ее любимые прогулки под дождем, так славно — просто брести, иногда цепляя ногой кучи опавшей листвы, и ловить на своем лице нежное прикосновение лучей солнца, пробивавшихся сквозь кроны деревьев. Катерина давно поняла, что «думанье словами» хорошо только тогда, когда дело касается чего-то конкретного, чего-то, что потом можно будет «пощупать руками». Сейчас же дело касалось значительно большего, что не могло быть уложено в жесткие рамки слов и формул. Поэтому их и не было в ее голове и сердце. Напротив, казалось, все ее чувства и ощущения решили одновременно взять власть над нею. И она шла, прислушиваясь к их возне, как турист наблюдает за голубями, суетящимися вокруг брошенной им корки хлеба где-нибудь у собора Святого Петра в Риме.

В таком состоянии она добрела до края крутого склона, резко обрывавшегося у ее ног. На самом краю белела скамейка, заботливо поставленная здесь неизвестным садовником. Катерина села, с интересом разглядывая кручу — на подстриженном газоне вразброс были посажены круглые кустики вечнозеленого самшита. Казалось, они, как горошины, катятся по зеленой траве, собираясь внизу у ручья, пробивавшего свой путь через их плотные ряды.

— Вот так и я — качусь куда-то с горы, — подумала она.

Как-то вдруг Катерина поняла, что сейчас ее более всего беспокоит из сказанного Мастером — это возможная исповедь... Конечно, в ее жизни не было ничего такого, за что было бы «безумно стыдно». Но... Как у каждого, были вещи, о которых не хотелось или, точнее, не принято говорить вслух, а тем более, с кем-то делиться во всей их полноте и подробностях. В памяти всплыли съеденное в детстве, тайком от бабушки, вишневое варенье, и, с неожиданной параллелью — ее, Катерины, первый сексуальный опыт. И то, и другое, тогда запретное, было таким сладким... Странно, как этим можно поделиться? Неужели она сможет вот так, до донышка, выложить всю свою жизнь кому-то другому? Мастеру? Сашке? Это как отдать кому-то своего любимого плюшевого мишку с одним ухом и надорванной спинкой, из которой сыплются опилки... Ей вспомнились слова Акутогавы: «Человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с ней серьезно — смешно. Обращаться несерьезно — опасно».

— Что ж, мне, наверное, не жаль отдать свой коробок в обмен на это его пламя. В конце концов, обмен будет взаимным, и это куда правильнее, чем катиться, как горох по столу, — решила она. — Надо бы найти Мастера и Сашку, — что они там сейчас делают?

Дорога к дому заняла значительно больше времени, чем она ожидала, — ноги, оказывается, не поленились завести ее в самый дальний уголок владений Мастера. Поэтому, когда она подошла к Дому, тот уже окрасился золотом и красным заходящего солнца.

* * *

К сожалению и удивлению Катерины, она не нашла в Доме ни Мастера, ни Александра. Управляющий (Как это называлось раньше? Дворецкий?) с внешностью принца Чарльза и такими же манерами избалованного аристократа сообщил ей, что Мастер «изволил убыть», а немногим ранее «убыл и господин Александр». (Где он только слова-то такие выкопал?!) Ей же было предложено оставаться гостьей столь долго, сколь она пожелает. Однако она в любой момент может покинуть их, для чего в ее распоряжении оставлены машина и водитель.

— А Мастер не сказал, когда он вернется? — спросила Катерина.

— Нет. Он никогда не говорит, когда вернется! Но смею вас заверить, может вернуться в любой момент, и все будет готово к его приезду, — гордо ответил управляющий, стоя по стойке «смирно» и адресуя свой ответ скорее потолку, в который уперся взглядом, чем Катерине.

— Ладно, останемся пока здесь, — решила она. — А что-нибудь пожевать у вас найдется?

— Ужин накрыт в малой столовой, — последовал незамедлительный ответ, подчеркивающий огромную разницу между ее «пожевать» и тем, что было ей приготовлено. При этом управляющий так обиженно надулся, что еще больше стал напоминать Катерине представителя дома Виндзоров.

— Скажите, а вас случайно не Чарльз зовут? — не удержалась она.

— Меня зовут Георгий, — последовал величавый ответ, который просто добил Катерину, и ей стоило больших усилий не уточнять, не Романов ли его фамилия!

К счастью, тот не стал более испытывать ее терпения и удалился, проводив ее до малой столовой, где усадил за сервированный для нее одной стол.

Ужин в полном одиночестве при свечах и под перезвон старинных напольных часов, конечно, не претендовал на звание самого большого приключения в ее жизни. Но она получила море удовольствия, рассматривая, как свет свечей радугой отражается в хрустальном бокале. На какой-то момент ей даже удалось так его повернуть, что весь бокал озарился пронзительным фиолетовым светом.

* * *

Утром Катерина не торопилась вставать — за окном опять шел дождь, наполняя комнату шорохом падающих капель. Она лежала, глядя на потоки воды, струившейся по стеклу, подтянув одеяло под самый подбородок. Все тело болезненно ныло, словно она провела эту ночь в изнурительных блужданиях, а не в теплой постели. Было как-то тоскливо и одиноко. Она долго не могла решить, что делать дальше — оставаться в Доме или поехать в Город, домой. Может, хоть там не будет этого дождя. Опять же, Фродо по ней наверняка скучает... Странно получается — выходит, никому, кроме кота, по ней и поскучать некому. Конечно, была еще тетя Маша, но она точно сейчас занята ремонтом ее новой квартиры. Увлеченная своей бурной деятельностью, она и думать не думает о Катерине, и уж конечно не скучает...

Одиночество нахлынуло на нее: одна в чужом доме, черт знает где! «Как это меня так угораздило?!», — подумала Катерина, наверное, впервые за все это время испугавшись. Страх холодной лапой сдавил ей горло. Страх того, что, даже вернувшись в ее Город — домой, она и там останется одна — чужая, случайное и ненужное наваждение для остальных людей... Душу ее постепенно заполнила неумолимая паника. Господи, что же делать?! Судорожно пытаясь найти что-нибудь, что могло удержать хотя бы воспоминание о ней в этом Мире, который только что казался таким родным и уютным, и не находя, Катерина заливалась слезами. Рушился весь ее Мир, поверженный одиночеством и бессмысленностью существования самой Катерины и всех населявших его людей. Сами, заперев себя в хрупких раковинах индивидуализма, отгородившись от всего, что казалось непонятным и потому — чужим и опасным, человеки кричали об одиночестве и острыми краями своих раковин резали живую плоть Единого Мира. С деловитостью и упрямством гусеницы они истачивали Мир, оставляя за собой прорехи Небытия — Нежизни. Но гусеница, съев весь лист, найдет себе другой, продолжит свой путь, набивая брюхо и мечтая стать прекрасной бабочкой. Людям же такой вариант не светит. Наш Лист-Мир — один, и перебираться пока, некуда, да и бабочками нам не стать, даже (или тем более) сожрав пусть десять таких Миров! Да и зачем?!

— Ох, Катерина!

Неожиданный звук чужого голоса заставил ее вздрогнуть. Резко обернувшись, она увидела Женщину в белом, сидящую в кресле в углу комнаты. Складки ее одежды белым туманом струились по ручкам кресла, ниспадая на пол. Лицо, светившееся добротой, выглядело обеспокоенным и даже суровым. Катерина подумала, что так должны выглядеть лики святых на настоящих иконах.

— Насколько прав был Мастер, — укоризненно продолжала та, — говоря, что больше всего тебе мешает твое собственное неверие! Нельзя же так — за последнее время, ты столько раз умудрилась похоронить этот Мир, что остается только удивляться, как сама-то еще жива!

— А что мне еще остается делать?! Все стало каким-то зыбким, ненадежным. Я уже не могу понять, что реально, а что — нет! Даже ваше возвращение из моих детских снов — что это? Кто вы? Реальность или плод моего разбушевавшегося воображения?

— Странно, раньше ты мне всегда говорила «ты»... Мы были большими друзьями. Или забыла?

— Нет, я помню все достаточно четко. Но время и жизнь отодвинули события детства в самый дальний уголок памяти, сделав их почти мифическими, похожими на полет пчелы над плодом граната...

— Да уж, способность забывать — это самая большая проблема и в то же время самое большое преимущество человека в этом Мире. Представляешь, что было бы, если бы все всё помнили?! Сколько обид из тех, что сейчас спокойно дремлют под одеялом забвения, повылазили б наружу с призывом к немедленной мести! Я уж не говорю о событиях ваших прошлых жизней... Вот где прекрасная возможность быстренько покончить со всеми мучениями человечества одним махом: раз, и некому больше мучиться в этом Мире!

— Вот уж не думала, что существу вашего уровня, присущ черный юмор! — сказала озадаченная Катерина и тут же поправилась. — Ничего, что я тебя так назвала? Ведь я так и не знаю, кто ты... Хотя и догадываюсь... Или думаю, что догадываюсь.

— Ничего, конечно, — улыбнулась Женщина. — Тебе можно, ведь я здесь именно из-за тебя и для тебя. Мой Мир — это просто другой план твоего, более тонкого уровня. Только не вздумай представить, что я — дух-призрак кого-то из умерших твоего Мира! Или гостья из параллельного или вообще другого Мира, подобного вашему!

— Нет, это было бы слишком тривиально — живые мертвецы и зеленые человечки. Нет, я всегда считала, Вселенная устроена значительно интереснее — величественнее, что ли, чем слоеный пирог, как о том пишут некоторые ученые и фантасты...

— Вот и правильно! Хотя про зеленых человечков ты немного перегибаешь палку — есть и зелененькие, — весело подмигнула Катерине Женщина. — Но твое определение — «Величественно» — вполне точное. Я бы еще добавила — «Многогранно». И чем большее число граней мы можем осознать, тем менее иллюзорной становится для нас Жизнь, ведь все мы в плену иллюзий, в той или иной степени...

— Подожди, — Катерину вдруг осенила догадка, — а как же добро и зло? Они тоже иллюзия?

— В своем абсолютном значении — они едины! А все промежуточные проявления — да! Пойми, все прекраснейшие проявления «белого» и самые кошмарные деяния «черного» созданы вашим интеллектом! Интеллектом людей мятущихся, не уравновесивших свое бытие и сознание. Правда, в самом центре есть еще и Срединная область — область полного равновесия, плерома гностиков или Золотой Путь Гаутамы. Место, где силы не противодействуют друг другу, но находятся в творческом сотрудничестве.

Кстати, то, что делает твой Мастер, — удивительный, между прочим, человек, сумевший вместить в себе многое, принадлежащее другим Мирам и планам, — так это объединив вас именно у Срединного Пути, не дать остальному человечеству скатиться в ту или другую крайность, что было бы действительно опасно, ведь вся Вселенная держится на равновесии. Будь он немного менее романтическим, он скорее назвал бы вас Стражами Золотого Пути, а не Темного Пламени. Впрочем, может быть, он еще мудрее, чем я могу осознать...

— Почему? Ведь ты же сама говорила об иллюзорности всего. Значит, и Темное Пламя — тоже иллюзия!

— Тут не все так однозначно, Катя. С одной стороны, конечно, все, кроме Великого Абсолюта, есть иллюзия. Но есть некоторые вещи и явления, которые существуют во всех известных нам Мирах и планах. Это, скажем так, — иллюзия высшего порядка. Мудрые связывали Темное Пламя с Первичной Мудростью, проистекающей из Докосмического Источника Всего Сущего. В общем, это Нечто остается загадкой и для нас. Тем более удивительно, что Мастеру таки удалось проявить Темное Пламя в вашем, таком плотном Мире! Нам давно стало известно, что это должно произойти с вами, поэтому мы и были с вами, со всеми Первыми Стражами, с самого вашего рождения.

— Значит, ты — мой ангел-хранитель? — хихикнула Катерина.

— Скорее уж — строгая воспитательница, которая надает по рукам ребенку, вознамерившемуся поджечь дом вместо того, чтобы разжечь камин, тем самым коробком спичек, что ему дали, — ей в тон ответила Женщина. — А твои суицидальные измышления как раз и похожи на такую попытку!

— И ты решила «надавать мне по рукам»?!

— Скорее уж по голове! Тебе дается возможность — одна из уникальнейших — возможность полного единения в круге себе подобных; возможность стать Стражем Срединного Пути (ты уж прости, но мне такое название больше по душе). А ты начинаешь запоздало оплакивать свое одиночество и хоронить весь Мир! Работать надо! — неожиданно голосом тети Маши добавила она, и исчезла. Только ее глаза, как задержавшаяся улыбка Чеширского кота, какое-то время еще смотрели на Катерину.

— И топать по дороге, вымощенной желтым кирпичом, — добавила Катерина про себя.

* * *

Она резко отбросила одеяло и поднялась с настроем человека, решившего «все начать по-новому», с чистого листа. Как же нам всем бывает временами просто необходимо, чтобы кто-то пришел, и вот так — надавал по голове! Уговоры или рациональные увещевания, обращенные к нашему интеллекту, тогда не воспринимаются. И вовсе не оттого, что мы не хотим этого — просто каждому бывает необходимо, чтобы прозвучало решительное — «Ну, чего ты?! Давай — вперед! Тебя ждут великие дела!». Катерина не была исключением из этого правила, и разговор с Женщиной в белом оказался именно тем, что ей было нужно. Теперь желание действовать вновь бурлило в ее крови. Ей просто необходимо было что-то делать сейчас же, немедленно — все равно, что. Главное — действовать, действовать, действовать. Хотя бы открыть окно и надышаться свежим воздухом, или, вот, срочно помыться под холодным душем.

«Закаляться, надо было бы начать пораньше», — ворчала она себе под нос, поеживаясь под струями холодной воды.

Так, а теперь ей полагается составить какой-нибудь план «делания». Решение принять предложение Мастера было очевидным: чего там думать — отбрось сомнения. В мыслях она уже воспринимала это как само собой разумеющееся. И сейчас ей то и дело вспоминалась таинственная лаборатория Мастера, заполненная фиолетовым светом. Воображение рисовало заманчивые картинки. Например, как она в круге этого света принимает лепесток Темного Пламени почему-то из рук самого Мастера. Вдоль стен стоят какие-то люди в надвинутых на лица капюшонах. Все упоительно торжественно и красиво — прям, как в каком-нибудь очередном голливудском блокбастере о тайных магических орденах. Жутковато, но красиво и классно. Не хватало только еще органной музыки, а в остальном — хоть сейчас фильм снимай...

Увлеченная своей фантазией, Катерина, завернутая в огромное полотенце, как в римскую тогу, стояла у зеркала в ванной, и старалась придать позе величественность, приличествующую моменту.

— Ну как — похожа я на грозного Хранителя Темного Пламени? — спросила она свое отражение, нахмурив брови.

— Не очень, — последовал ответ. — И, откровенно говоря, на вашем месте меня бы сейчас волновало нечто другое.

«Первые признаки сумасшествия, — подумала Катерина. — Ты разговариваешь со своим отражением, и оно начинает тебе отвечать!»

— Извините, что я вмешиваюсь в такой неподходящий момент, — продолжало тем временем ее отражение, — но я подумал, что мне будет легче начать с вами разговор вот так, в качестве вашего отражения. А ближайшим зеркалом оказалось именно это...

«Нет — крыша еще при мне, — решила Катерина. — Сама к себе я на вы никогда не обращаюсь».

— Какие пустяки, — сказала она вслух. — Последнее время я уже начинаю привыкать к неожиданностям разного толка. Только думаю, что вы могли бы и подождать меня в столовой, — добавила она смутившись, поскольку вдруг поняла, что стоит в одном полотенце перед кем-то, говорящим о себе в мужском роде.

— Хорошо, я подожду вас внизу, — вежливо ответило отражение. — Только не очень задерживайтесь — нам надо обязательно и побыстрее поговорить.

Катерина увидела, как ее собственное отражение повернулось к ней спиной и вышло в дверь по ту сторону зеркала. Она еще немного постояла у гладкой поверхности, отражавшей все в ванной, кроме нее самой. Насколько помнилось, только вампиры и привидения не отражаются в зеркалах. Все остальные существа обычно дружны со своими отражениями. И те не оставляют своих хозяев вот так. Развернувшись уйти в зазеркальную дверь — безобразие какое! На мгновение, поверхность зеркала потемнела, и Катерина увидела в нем абсолютно голую барышню, совершенно круглыми глазами уставившуюся на нее. Ей потребовалось еще несколько минут, чтобы понять, что на сей раз это было самое обычное, ее собственное отражение.

«Надо будет валерьянки попить», — решила она, поднимая с пола полотенце и выскакивая из ванной.

Одеваясь, Катерина думала: не пригрезился ли ей этот разговор?.. События казались уж больно не реальными, и скорее напоминали какой-то сказочный сон. Джинсы, как всегда, когда она торопилась, не хотели застегиваться, и на головы бедного Леви Страуса и его наследников высыпалась целая кипа «радостных» пожеланий, самым нежным из которых было — всю жизнь проходить в ими же сшитых штанах. Наконец ей удалось справиться с одеждой, и снедаемая нетерпением, Катерина поспешила в столовую.

Но, выбежав на балкончик, удивленно остановилась: там никого не было. Расстроившись из-за своей доверчивости по отношению ко всяким видениям, она пошла вниз к столу, накрытому внимательным Георгием почему-то на три персоны. И тут увидела на ручке кресла, где в первый вечер сидел Мастер, черного ворона. Ворон с самым невинным видом макал свой клюв в чашку с шоколадом и, зажмурившись, глотал ароматный напиток. По всему было видно, что это доставляет ему редкое удовольствие, а гора блестящих оберток от конфет, валявшихся рядом, выдавала страстного любителя всего сладкого.

— Ну, наконец-то! Я тут чуть не лопнул от этих ваших конфет, дожидаясь, — прокаркал ворон при виде спускающейся Катерины.

Но, заметив ее удивленный взгляд, проворчал что-то типа — «Великий Абраксас, опять забыл!», и быстренько превратился в молодого человека в черной водолазке и таких же джинсах. Гладко зализанные назад черные блестящие волосы,бледное лицо, маленькие усики тонкой ниточкой и большой с горбинкой нос делали его очень похожим на тот фотопортрет молодого Сальвадора Дали, что висел у Катерины дома.

— Кофе пить будете? — как ни в чем не бывало, спросил он.

— Пожалуйста, — промямлила она, падая в кресло напротив. — Так это были вы, там, у лаборатории и в парке?

— В некотором роде — мы, — самодовольно ответил тот, наливая Катерине кофе. — Классная форма, правда? Уж вы мне поверьте, не так-то просто разгуливать по этому вашему физическому миру в зооморфном виде! Этому тыщу лет учиться надо!

— Классная, — согласилась она. В ее голове разом всплыли прочитанные когда-то страшные рассказки о легионах демонов и колдунах, продавших душу Дьяволу и взамен получивших способности превращаться в животных и всякую подобную симпатичную, но часто абсолютно бесполезную дребедень.

— Разрешите назвать вам свое имя, — вдруг сделавшись официальным, с поклоном подхватился с кресла молодой человек. — Имя мне, смею заметить, есть совсем не Легион, но Василид. Можно просто — Вася, — как-то по-домашнему добавил он, улыбаясь. — Кстати, меня можно и даже нужно называть на «ты». Не любим мы, когда нас кто-то, кроме нас самих, «вами» величает.

— Так и я не царских кровей, — в тон ему ответила Катерина.

— Ну, по поводу кровей можно еще и поспорить... — ухмыльнулся Василид. — Но мы отложим эту весьма любопытную дискуссию на потом. Я, видите ли, к вам по делу, сиятельная.

— Жаль, а я думала так просто — поболтать, — не унималась Катерина, развеселившись от представления этого «просто Васи».

— Увы, должен вас, наверное, огорчить заверением, что только суровые обстоятельства могли вынудить меня, — он сделал ударение на слове «меня», — напрямую обратиться к вам. Уж больно наши с вами вибрации не согласуются... Более того — они мне, скажем так, мало приятны... Однако дело касается лично Мастера, точнее той Работы, что он умудрился здесь затеять...

— Что с ним? — сразу напряглась Катерина.

— Видите ли, он «попал». Попал как мальчишка в одну очень милую ловушку из расставленных Тем, Кто Стережет Покой Иных Богов, — при этом он многозначительно посмотрел на Катерину, ожидая понимания. Но той непонятное имя абсолютно ничего не говорило, и поэтому она спросила:

— А это еще кто — «Тот, Кто Стережет Покой Иных Богов»?

— Вы что, Лавкрафта не читали?! — не то спросил, не то воскликнул Вася.

— Нет, — промямлила виновато Катерина, ощущая себя абсолютным неучем.

— Та-ак..., — сразу сник Василид. — Такой славный и понятный образ получился тогда у Говарда. Не без моей помощи, конечно... И скольких людей этот образ сна лишил! Великий Абраксас, столько трудов! А вот когда надо по делу, так она, видите ли, «не читала»! Вот они — дети века информации — захлебнулись в потоке самими же написанного! А того, что для них люди знающие готовили и писали, — не заметили! За что мне такое наказание?! Ну, не мое это дело — сиятельных барышень на путь истинный наставлять! — он обхватил голову руками и начал раскачиваться.

При этом вся его фигура сделалась туманной и зыбкой, повеяло холодом и сыростью. Кресло, на котором он сидел, тут же покрылось плесенью, и Катерине показалось, что даже ее кофе стал пахнуть болотом. Она испугалась, что, если дальше так пойдет, Василид вообще разжижится, и она так и не узнает, что случилось с Мастером и что ей теперь делать.

— Ну, не виновата я! — закричала она, вскакивая со своего места и хватая Василида за желеобразную руку. — Ну, не дочитала я вовремя! Но нельзя же так! Мы же должны что-то делать! Работать же надо!

— Тут вы правы, — как из бочки донесся до нее его голос, — работать надо, — и, сразу став опять плотным, Вася добавил: — А руку мне отрывать не надо.

— Извини, — смутилась Катерина, отпуская его руку. — Ты больше исчезать не будешь?

— Постараюсь, — проворчал он, наливая себе кофе, и, отпив глоток, продолжил, — Хотя, как я уже сказал, не приучен я таких, как вы, барышень чему-нибудь учить, да, видно, придется... Делаю это впервые, и, клянусь Абраксасом, лучше вам сразу все понять — я повторять не буду! А там — пусть все будет, как будет!

— Я буду очень внимательная, — заверила его Катерина.

— Вам же будет лучше, — буркнул себе под нос Вася. — Обратимся тогда к первоисточникам. Где-то тут у меня было одно хорошее письмецо, — сказал он, роясь в карманах. Потом как-то разом вытащил из кармана огромный свиток старинного пергамента, нацепил себе на нос пенсне с черным шнурком и с видом провинциального лектора начал читать, водя пальцем по строкам: — «Тебе, следовательно, я пишу, о чем я пишу, и говорю, что я говорю. А пишу я вот о чем. Из вселенских Эонов вырастают два побега, без начала и без конца, от одного Корня, который есть невидимая сила, непостижимое молчание. Из этих побегов один проявляет себя над другим, и тот, что сверху, есть Великая Сила, Универсальный Ум, упорядочивающий все вещи, и является он мужским. Второй побег, проявляющий себя снизу, Великая Мысль, является женским, производящим все вещи. Соединяясь друг с другом, они производят Промежуточную Среду, непостижимый Воздух, которому нет начала и конца. И в нем есть Отец, Который поддерживает все вещи, питает те вещи, которые имеют начало и конец», — отложил пергамент и, хмыкнув, добавил про себя: — Умел же Учитель красиво завернуть! Пока все понятно? — обращаясь уже к Катерине, спросил он.

Катерине было не то чтобы все понятно, но, боясь повторного исчезновения Василида, она утвердительно закивала головой.

— Ну-ну, — проворчал тот. — В общем, так: всегда существовало два действующих начала — названий у каждого из них много, но давай остановимся на Любви и Делании, или, лучше, Белое и Черное. Приверженцы Белого всегда твердили о вселенской доброте, о любви Бога к людям и о всяком тому подобном. О «зримо отсутствующих» или хорошо или никак, — добавил он, кивая в угол. — Представители же второго — о необходимости Делания любой ценой, эксперимента, проб и ошибок. При этом первые в восприятии обычного человека становились святыми и мучениками, вторые — ведьмами и колдунами. Чтобы было понятно: ваша голубоглазая тетенька, а, следовательно, и вы — из «беленьких»; я же — из «черненьких». В общем, мы все всегда дружно внешне противопоставляемся друг другу. И из этого «противостояния» и происходит Развитие, которое принято называть Жизнью. Это хоть понятно? — опять спросил он, заглядывая Катерине в глаза. Удовлетворившись увиденным там, Василид продолжил:

— Существует еще область равновесия этих начал. Как вам уже было говорено, именно оттуда Мастер и сумел призвать в ваш Мир Темное Пламя...

Услышав имя Мастера, Катерина встрепенулась:

— Так что же с ним, наконец, произошло?

— Видите ли, Катя, Промежуточная Среда — очень, как бы сказать, хитрая штука! Она требует абсолютного равновесия и баланса в устремившемся к ней. Именно — баланса обоих начал. Ни в коем случае не смешения! Только вмещая в себе оба начала в равновесии и не смешивая их, индивидуальность имеет возможность продолжать существовать и работать для всех других во всех Мирах. Смешение же открывает вместившему дорогу в Угасание, Великое Все и Ничто — Нирвану. Вот именно на пороге этой самой Нирваны, принадлежа уже больше другим мирам, чем физическому, и пребывает сейчас Мастер... И вы должны его остановить от полного ухода! — сказал Василид.

— Но, если человек так близок к Нирване, почему мы должны ему мешать?! — воскликнула Катерина. — И почему это вас так волнует? — снова переходя на «вы», добавила она.

— Я же тебе говорила, Василид, что их надо оставить в покое, — раздался в комнате голос Женщины в белом.

— Оставить в покое?! — воскликнул тот, резко обернувшись на голос. — Всех нас это не может не волновать! И тебя, и эту девочку, о себе я уже и не говорю! Осознанное сотрудничество начал позволит нам возродить этот Мир! Убережет его от саморазрушения и сделает из этой расы полуслепых — расу Творцов-Демиургов, свободных от шутовских масок «черненьких» и «беленьких»!

— И даст тебе самому возможность отправиться в другой Мир, который тебе еще не успел надоесть, — как бы продолжая его слова, добавила Женщина, появившись в углу комнаты и садясь в кресло.

Катерина смотрела на них обоих, раскрыв рот. «Прямо Армагеддон какой-то получается, — думала она. — Борьба Добра со Злом, и прямо у меня на глазах!»

— Когда тебе и всем вашим надоест со мной спорить! — ответил Василид. — Поверь, мне хватает разборок и со своими по этому поводу! Впрочем, — он, вдруг лукаво прищурившись, глянул на Катерину, — Закон Свободной Воли Человека еще никто не отменял... Пусть девочка сама решает — делать ей что-то или нет... Только она должна знать то, что знаем мы с тобой: если Мастер сейчас уйдет в свою Нирвану, то Темное Пламя погаснет в этом Мире, а значит — не будет его Стражей. А значит, «толстые, довольные вояки» — получат шанс добраться до «мотора» Кили...

— Вот он — во всей красе! — грустно сказала Женщина. — Василид, я иногда думаю: не был ли именно ты тем самым Змием, который посоветовал Еве вкусить Запретного Плода... Хотя, по сути, ты прав — Закон есть Закон! Так что, тебе решать, Катя, — обратилась она к Катерине.

Та, совершенно сбитая с толку этим зримым проявлением противостояния представителей двух начал, сидела молча. Она понимала, что именно здесь и сейчас на ее хрупкие плечи легла абсолютно конкретная ответственность за будущее ее, Катерины абсолютно конкретного и столь любимого ею Мира.

Любимого... А что в нем ей любить-то? Или — кого? Тут перед ее мысленным взором возникли зеленые глаза Мастера. Глаза человека, который как-то тихо и незаметно стал для Катерины именно тем, ради которого стоило жить, стоило спасать этот Мир... «Кошмар, — подумала она, — чтобы спасти любимого человека, а заодно и весь Мир, я должна лишить его вечного блаженства! Спасти — лишая! Еще чуть-чуть, и моя многострадальная крыша точно улетит! Надо действовать, а там — пусть все будет, как будет!» В этот момент Василид, внимательно наблюдавший за Катериной, облегченно вздохнул и спросил:

— Так что вы решили, Катя?

— А то ты не знаешь, — укоризненно сказала она, вдруг ощутив, что, по большому счету, внутренне она сейчас сильнее и Василида, и Женщины, потому что вмещает в себе их обоих — оба начала, что они представляют. Они пульсировали в ней, создавая какой-то совершенно дикий, но в тоже время абсолютно гармоничный ритм. Ритм — как дыхание, дыхание Мироздания. Захваченная и оглушенная этим ритмом, она спросила: — Так что и как я должна сделать?

— Великий Абраксас, она таки решилась это сделать! — воскликнул Василид. — Я склоняю пред вами голову, сиятельная! — он встал с кресла и преклонил колено.

— Ты уверена, что сможешь это сделать? — спросила между тем Женщина.

— Если честно, так я не знаю — смогу ли, — призналась Катерина. — Но я знаю, что должна! И давайте лучше будем потом обсуждать — получилось, не получилось... А сейчас скажи мне, что я должна сделать, Василид.

— Нет, таки кровь — великое дело, — улыбнулся Василид и принялся объяснять. — Мастер сейчас — в астральном, или, если угодно, сновидческом Мире. Дорожка в астральный Мир проторена давно и многими. По сути, каждый человек вашего мира, который хотя бы прикоснулся к Сокровенным Тайнам мироздания, — обязательно там побывает сознательно. А уж о несознательных путешествиях туда всяких медиумов и сновидцев, я и не говорю. Этот мир создан и состоит из ваших снов, мыслей и фантазий. Всё, о чем бы человек ни подумал, сразу появляется и живет там столь долго, сколь сильна была мысль породившая. А если такая мысль рождается у многих людей и в разное время, то такому практически обеспечено «вечное» существование. Есть некоторые области астрала, о возрасте которых даже мы, — он кивнул на Женщину, — не имеем ни малейшего представления! Тот же Лес уже был Вековечным, когда человеческая раса только появилась на этой Земле. Всё это было бы хорошо, если бы люди думали и мечтали только о «чем-то хорошем»... В общем, там есть всё, что было рождено человеческой мыслью.

— Тогда это Мир кошмаров, — сказала Катерина.

— И кошмаров тоже, — поправил ее Василид. — Однако, поскольку у вас нет никакого опыта путешествий в Мире Грез, а нескольких лет на учебу у нас, к сожалению, сейчас нету, я бы не советовал отправляться в путь до того, как вы, Катерина, фактически, так сказать, не станете Стражем!

— То есть ты хочешь сказать, что я сама должна отправиться в лабораторию Мастера и сама взять себе один из лепестков Темного Пламени?!

— Ну, а чего в этом такого?! — удивился тот. — Все равно, вы собирались это сделать! Ну, и сделаете это без него... Правда, и без красивых и правильных напутствий Мастера тоже... Или это что-то меняет?

— Не знаю, — заколебалась Катерина. — Без его ведома... Это как украсть, получается...

— Здрасьте-пожалуйста! — воскликнул Василид. — Украсть! Тоже мне придумала! Во-первых, Темное Пламя — ни кому не может принадлежать лично! Оно — всех и ничье! Оно — само по себе. Захочет — проявится, нет — не дождешься! Поверьте, я сам пробовал, и ничегошеньки у меня не получилось! А во-вторых, Мастер и так узнает, что вы взяли себе лепесток. У него самого уже есть один. Вот только захочет ли он сейчас на это обратить внимание, это другой вопрос! Что там у него в голове и сердце теперь творится, нам знать не дано... К сожалению...

— Ладно, я поняла, не надо меня уговаривать, раз уж решено было... — сказала Катерина, ощутив себя уставшей. — Когда мне идти-то надо?

— Вы что — сами идти туда собрались?! — удивился Василид. — Вот прелесть! Не дождетесь! Не в моих правилах девиц одних без присмотра по астралу гулять отправлять! Я с вами, сударыня, пойду...

— А ты? — спросила Катерина Женщину.

— Мне туда идти нечего! Для меня такой астрал, как тот, куда вы отправляетесь, и не существует вовсе! Нас разделяют не расстояния, но разность энергий. А преодолеть это мне уже невозможно, как невозможно вернуться во время, когда и я была такой же девочкой, как ты.

— Зато для меня это — как лягушке в заросший пруд прыгнуть, — улыбнулся Василид. — Пошли в лабораторию, Катя, пора нам, — сказал он, увлекая ту из кресла.

— И мне пора, — добавила Женщина. — И все-таки, Василид, Катерина делает это из Любви, а не ради Делания! — упрямо сказала она, исчезая.

* * *

Дождь уже перестал, было холодно и промозгло. Парк, радовавший вчера буйством желтого и красного, сегодня как-то осунулся и потемнел. Низко летящие тучи, отражались в лужах и мокрой опавшей листве. Ветер разбрасывал их кучи, и Катерина пожалела, что не оделась потеплее. Ища тепла и защиты, она невольно прижалась к Василиду. Но от того веяло скорее холодом, чем теплом. По крайней мере, поначалу Катерине так показалось. Все-таки продолжая прижиматься к его холодной руке, она думала о том, как странно устроена ее жизнь. Еще недавно, она «как все» жила и работала, ловя мгновения радости и боли. Ела, пила, спала, искала и хотела маленьких удовольствий, той самой скромной, приятной славы... Суета... И вдруг как-то уж слишком быстро все изменилось... Вот идет она бок о бок с самым настоящим могущественным магом, чтобы самой стать чем-то не совсем человеческим, каким-то чудесным и могущественным созданием. И на ее совсем не могучие плечи ложится ответственность за будущее всех людей...

— Вася, скажи, а почему именно я? Почему не Сашка, например? — стала неожиданно для себя самой допытываться Катерина. — Неужели те, кто руководит нами сверху, не видит, что я далеко не «само совершенство»? Ведь наверняка найдется множество более искусных учеников, которым можно доверить такое сокровище.

Тот как-то по-отечески улыбнулся, продолжая смотреть прямо перед собой:

— Вы, Катерина, сейчас задали вопрос, который мы все себе задаем рано или поздно. Я сам когда-то задавался им же... Очень давно, правда. Могу ответить только так, как я ответил тогда себе. Во всяком случае, попробовать это вслух сформулировать, — он задумался, подбирая слова. — Все во Вселенной подчинено Великому Закону Развития. Закону Пути, если хотите. Избрав свой Путь, мы должны ему следовать. На этом Пути мы — такие, как мы есть, и там, где мы есть. По-моему, нет ничего более страшного и опасного, чем неопределившийся и мятущийся дух человеческий. Именно они, да еще непонимающие породили те кошмары, с которыми нам скоро придется столкнуться в Мире Грез. О таких Иоанн говорил, что в конце концов с ними будет так, как будто их никогда и не было... Поэтому ваш неопределившийся Александр (дай Абраксас — пока) сейчас скорее противник, чем сотрудник. Нам же с вами, уже избравшими свой Путь, правильнее положиться на то самое Божественное Провидение, как бы вы в нем не были сейчас неуверенны. Ну, на метафизические темы у нас с вами еще будет время поговорить, — добавил он. — А пока — мы уже пришли.

Они стояли у деревянных дверей, ведущих в лабораторию. Катерина еще на мгновение замешкалась:

— Василид, ты же можешь видеть будущее, скажи — все будет хорошо? — с надеждой спросила она.

— Все будет правильно, Катя. Каким бы поначалу оно нам и не показалось...

Уже знакомая Катерине лаборатория встретила их своим фиолетовым светом. Василид подошел к панели управления и открыл сферу. Встрепенувшееся Пламя вновь розой раскрылось им навстречу.

— Теперь, Катя, я должен оставить вас вдвоем с Пламенем, — сказал Василид. — Настоящие чудеса не терпят постороннего взгляда. А я сейчас — только посторонний. Не бойтесь, я вернусь, когда все произойдет.

Катерина осталась сама. Немного замешкавшись, зачарованная переливами Темного Пламени, она решительно подошла к живым лепесткам. Пламя потянулось к ней.

— Я пришла к тебе, — сказала она Темному Пламени. — Я знаю, что готова и должна. Прими же и ты меня такой, как я есть, и там, где я есть.

С этими словами она еще приблизилась к Пламени, и в это мгновение от целого отделился Лепесток. Катерина поняла, что это именно ее Лепесток. Теперь она и этот сгусток таинственной материи будут едины. Едины навсегда. Едины, пока смерть не увлечет ее в новый круг рождений и смертей. Протянув руку, она коснулась Лепестка. Холод и жар разом охватили ее. В ее руках Лепесток будто обрел новую жизнь: вспыхнув, он стал пульсировать всеми цветами радуги, источая тепло и холод, свет и тьму, жизнь и смерть. Свет становился все ярче, ярче, ярче, пока не стал золотым. Пульсируя, он золотыми спиралями обвивал ее. И Катерина, повинуясь порыву, прижала Лепесток к себе.

Крик вырвался из ее груди, взлетев, как птица.

Ударившись о потолок, он разбился перепуганной стаей, эхом бившейся о каменные своды.

Ее крик не был криком боли.

В нем не было страха.

Ее самой не было...

Весь Мир перестал быть...

Был Золотой Свет, исходивший отовсюду.

И она была этим Светом.

И Свет был нею.

И она была частью Единого.

Единой Частью Темного Пламени и его Стражем.

* * *

Катерина очнулась от стука. Она лежала в своей комнате на кровати, заботливо укрытая пледом. Ныл затылок, по всему телу как будто пробегали электрические волны, а где-то глубоко внутри ощущалась какая-то холодная пустота. У журнального столика, удобно устроившись в креслах, сидели Василид и Женщина. Они играли в нарды. Стук костяшек о доску и разбудил Катерину. «С ума можно сойти, — подумала она. — То они при мне Армагеддон устраивают, то спокойненько играют друг с другом в нарды! Сюрреализм какой-то — ангел с чертом в нарды дуются! На что же они играют?» Костяшки опять стукнули по доске — выпало две шестерки...

— Я — не ангел, а он — не черт, — услышала Катерина голос Женщины, раздавшийся у нее в голове. Та даже не обернулась, передвигая фишки по доске, и Катерина готова была поклясться, что рта Женщина не раскрывала.

«Вот, уже и галлюцинации!»

— Великий Абраксас! — опять раздался в голове голос — теперь уже Василида. — До чего она медленно соображает! Эй, Страж, это не глюки!

«Кто Страж?!» — опять подумала Катерина.

— Как кто? Вы! — сказал Василид, оторвавшись, наконец, от игры и подходя к ней. — Очнулись? Вот и славно. А то я волноваться начал, лежите не живая и не мертвая.

— Так я действительно слышала ваши мысли, а вы — мои?! — разлепила, наконец, рот пораженная Катерина.

— Ну, конечно, — Женщина тоже подошла к ее постели, — тебя же Мастер предупреждал о некоторых способностях Стражей. Теперь, чтобы общаться, тебе не обязательно проговаривать слова. Часто это даже очень полезно. Знаешь, некоторые произнесенные слова имеют свойство становиться законом... Довольно опасная штука!

— Вы меня простите, если я пока не буду специально разговаривать мысленно, — виноватым голосом сказала Катерина. — Я пока лучше так — ротом... Мне пока так привычнее...

— Они еще извиняются, — проворчал Василид, в то же время улыбаясь Катерине. — Вы лучше скажите, как вы? Нормально?

— Вася, мне право очень неудобно, что ты меня постоянно на «вы» называешь...

— Ну, думаю, что теперь можно и на «ты», Страж, — подмигнул ей Василид. — Теперь мы вроде в одной лодке гребем. Так как ты?

— Нормально... — проговорила Катерина. — Только холодно где-то там, — она ткнула себя пальцем в грудь. — Как-то пусто и холодно... А вроде, и нет... Вроде — совсем наоборот... Что-то в этой пустоте есть! В общем — непонятно!

— Это ты Мастера ощущаешь, — сказал Женщина.

Катерина, вспомнив слова Мастера о единстве чувств, мыслей и памяти для всех стражей, внимательнее прислушалась к своим ощущениям. Ничего — только это непонятное чувство и все. Никаких новых мыслей, никаких обещанных новых воспоминаний. Получалось, что ее вроде как обманули...

— И опять — не торопись с выводами, Катерина. Помнишь? Многие вещи на самом деле не такие, какими кажутся на первый взгляд. На вот, лучше молочка попей, — сказал Василид, протягивая ей большую голубую чашку.

Молоко было горячим — с толстой румяной пенкой, которую, в отличие от других, она так любила в детстве. Тепло разлилось по ее телу — с глотками молока пришли и покой, и ощущение доброго детства, заменившие собой холодную пустоту внутри. Катерина, не стыдясь, сербала молоко под взглядами Женщины и Василида, смотревших на нее, как на переболевшего ребенка, — заботливо и выжидательно.

Звонок мобилки отвлек Катерину от процесса поглощения молока. Веселая мелодия звучала совсем неуместно в этой обстановке и в этом окружении. Надо же, а она уже начала забывать, что есть такие простые вещи, как мобильные телефоны, телевизоры, ежедневное хождение на работу, поглощение пицц и других вкусностей, такие, как просто другие люди, другой мир, кроме того фантастического «нечто», куда она столь стремительно погрузилась по самую макушку. «Тетя Маша», — поняла Катерина, не видя еще мобилки, которая, как всегда, не хотела находиться. С чашкой в одной руке, она другою копалась в ворохе своих вещей, разбросанных по всей комнате. Наконец мобилка нашлась на самом дне, под ее зеленым платьем.

— Катька, ты — нахалка! — вместо приветствия зазвучал в трубке родной голос тети Маши. — Мало того, что свалила на меня весь ремонт, так еще и не удосуживаешься мне даже позвонить! Совсем ты меня не любишь!

— Что ты, что ты..., — попыталась перебить словесный поток тетки Катерина.

— Я тут уже почти все закончила, — продолжала та, не слушая. — Во всяком случае, основное уже сделано — перегородки снесены, стяжку сделали, осталась отделка. Тебе какой цвет гостиной больше нравится — голубой или кремовый? Или мне тут еще советуют — карибский зеленый...

— Фиолетовый.

— Нет, это будет слишком мрачно... Фиолетовый — цвет грусти. И вообще — цвет траура по члену королевской фамилии...

— А мне он сейчас очень нравится.

— Что значит сейчас? Что это с тобой, опять приступ меланхолии? Что там у тебя происходит? Ты здорова? Что ты делаешь? — заволновалась тетка.

— Пью горячее молоко с пенкой, — честно ответила Катерина.

— Ты что простудилась? Так я и знала, всегда ты бегаешь голая по холоду. Сейчас же выпей таблетку и в постель! Там, в гостинице, доктора хоть есть? Немедленно вызывай!

— У меня уже сидят два очень хороших врача, — улыбнулась Катерина, поглядев на Василида и Женщину, которые продолжили свою игру в нарды, давая ей возможность поговорить.

— Два?! — воскликнула тетя Маша. — Что так серьезно?! Я немедленно приезжаю! Где ты находишься, Катерина?

— Успокойся, успокойся, — поспешила та, — я вполне здорова! Просто так — легкое недомогание. Уже все хорошо!

— А врачи у тебя зачем? Катька, не дури тетку!

— Да я не дурю тебя вовсе! Просто люди, — на этом слове Катерина слегка запнулась, — тоже решили проявить заботу. И это скорее мои друзья, чем врачи. У меня действительно все нормально! Ты себе не представляешь, насколько теперь у меня все нормально. И вообще, тетечка Машечка, я тебя очень люблю.

— Любишь, как же! В могилу ты меня как-нибудь сведешь своим поведением, Катерина! — и уже успокаиваясь, спросила: — Мужики хоть среди этих твоих врачей-друзей есть?

— Один — да..., — Катерина посмотрела на Василида, который, икнув, вопросительно уставился на нее.

— Ну?!..

— Боюсь, для меня он несколько староват, — улыбнулась она, разглядывая Василида. В голове тут же раздался его голос:

«Ты хоть представляешь себе, сколько сотен лет составляет это твое несколько?»

«В данном случае, это неважно», — также мысленно отмахнулась Катерина.

— Ты что, не можешь найти себе помоложе? — не унималась тетка. Она села на своего любимого конька, и теперь унять ее было крайне сложно. Если вообще возможно.

— Могу, но не хочу. Пока, — в тон тетке ответила Катерина. — А может быть, уже и нашла...

— Ой, Катька, запутала ты меня окончательно: больна — не больна, врач — не врач, нашла — не нашла... Хотя, если ты со мной споришь, значит, ты и впрямь не так уж плохо себя чувствуешь...

— Тетечка Машечка, твоя логика вне конкуренции! — рассмеялась Катерина. — Со мной и впрямь и вкось все хорошо. Так что не волнуйся — крась стены в фиолетовый цвет и где-то через недельку жди свою непутевую племянницу. Я тебя очень люблю!

— Ладно уж, не подлизывайся. Приезжай скорее. И не вздумай мне там болеть. Вернешься, свожу тебя по своим врачам. Все, целую.

— Пока-пока.

Катерина нажала «отбой» и оглянулась на своих визави. Те закончили игру и теперь ждали, когда она договорит с теткой.

— Ну что, Катя, я уже тут выиграл — пошли? — спросил ее Василид.

— Пошли. Только ты расскажи сначала — как.

— Великий Абраксас, рассказать, конечно, можно, — сказал он, беря ее за руку. — Можно закрыть глаза, преодолеть семьсот ступеней к Вратам Глубокого Сна, попасть в Зачарованный Лес. И потом, топать многие дни и месяцы по запутанным тропинкам к Городу и дальше — туда, куда нас может направить Древняя Мать. А она, между прочим, может так направить, что будем мы с тобою топать еще дольше, если вообще дойдем... — Василид, прищурившись, поглядел на озадаченную Катерину, поднимая её с кровати. — Но для таких продвинутых путешественников, как мы с тобой, есть дорожка покороче...

С этими словами он сильно дернул ее за руку. Катерина, не ожидавшая такого продолжения, не удержала равновесия и упала, все еще сжимая его руку. Только падала она, как ей показалось, что-то уж больно медленно и долго... Пол, как в замедленной съемке, плавно и неотвратимо надвигался на нее. Трещинки на паркете, становились все более рельефными, и щели между ними разверзлись, как пропасти.

«Сейчас ка-ак стукнусь носом», — подумала она, едва успев зажмуриться.

* * *

Вместо удара Катерина ощутила, как что-то мягкое защекотало ее выдающийся нос. Открыв глаза, увидела прозрачный колосок прямо перед собой, его волоски уткнулись в нее. Подняла голову, и первое, что увидела, был Василид, который сидел рядом, на прозрачной травке, по-турецки поджав под себя ноги. Он опять сменил свое обличие: вместо тривиальных водолазки и джинсов, теперь на нем была длинная черная мантия. Капюшон откинут назад, а на груди — правильная пентаграмма на толстой золотой цепи. В руках он держал длинный деревянный посох крючком на конце. Волосы теперь были не зализаны и оказались неимоверно длинными — черные волны спускались с плеч до самой земли. А глаза горели горячими углями из-под бровей.

— Ух ты какой! — воскликнула Катерина. — Прямо колдун из сказки!

— А я и есть — колдун из сказки, — улыбнулся ей Василид. — Ты лучше вокруг осмотрись. Такого больше не увидишь — первые впечатления самые яркие.

И правда — вокруг все было просто потрясающе! Их окружал живой Лес! Все в нем — каждое дерево, каждая травинка, да и сам воздух — постоянно изменялось, двигалось. Все казалось сотканным из тумана — прозрачным и нереальным. Да и окрашено все было в совершенно неправдоподобное сочетание фиолетового, серебряного, розового и золотого. Волны света и цвета пробегали по всему их окружавшему.

— Ну, как? — спросил Василид. — Я, между прочим, сейчас не знаю, что и как ты видишь! Сейчас ты сама приспосабливаешься к этому миру, а он — к тебе.

— Потрясающе! — прошептала Катерина. — Я как будто попала в фиолетовый калейдоскоп из тумана и света...

— Гм... Фиолетового... Интересно. Это Пламя пробивает свой свет изнутри тебя. Ты как адаптируешься, скажи — пойдем потихоньку...

— Да я уже в норме... почти... Пошли. Только можно, я тебя за руку возьму, а то — земля под ногами какая-то прозрачная, — виновато добавила она.

Рука об руку они шли по таинственному Лесу, медленно проходя между вековечными деревьями, тянувшими к ним свои ветви. Несколько раз Катерина слышала какие-то шорохи, видела смутные тени, мелькавшие в сумраке. Но это ее не сильно беспокоило — она знала, что сам Лес за ней наблюдает и ... любит ее. Кроме того, с ней был великий и ужасный Василид, а в такой компании можно полезть и в более страшное путешествие. Понемногу Лес становился более плотным, и ее ноги уже ступали не по сплетению ветра и тумана, а по обычной траве, хотя та и сохранила нежно-фиолетовый оттенок.

Скоро они вышли из Лесу на крутой склон. Прямо перед ними, в долине, раскинулся Город. Чем-то знакомым показался он Катерине. Она уже видела эти белые стены каменных строений, светившиеся изнутри. Знакомы были и высокие башни, стрелами устремившиеся к небу. И мостовые, сложенные из речного камня, который пел, когда на него ступала нога. И Древний Храм, стоящий в самом центре Города.

Она совсем не удивилась, увидев все эти и многие другие чудеса Города, когда ее ноги сделали первые шаги по узорчатым мостовым, и те встретили ее перезвоном. Удивляло ее другое — как и откуда она могла все это знать? Почему ее не покидало чувство, что она пришла сюда, как к себе домой. Домой, после долгой дороги. И радовалась, что все осталось таким, каким она его оставила давным-давно, отправившись в долгое путешествие.

— Что, знакомое местечко? — отвечая на ее немой вопрос, спросил, улыбаясь, Василид.

— Не просто знакомое! У меня такое чувство, что я, наконец, дома!

— Так ты и есть — дома. Если хорошенько поискать, так и твой дом можно будет найти. Этот Город — место, где ты провела многие из твоих снов, Катя. И наверняка многое здесь создала своей фантазией и мечтами. Я же тебе говорил, что в этом Мире есть все! А в устройстве этого Города собрались самые лучшие, светлые надежды и мечты многих поколений людей — его зодчих.

— Вася, а кто эта Древняя Мать, к которой мы идем спрашивать о Мастере?

— Она — сама Мудрость — Божественная София. Сколько народу искало к ней дорогу — профаны, чтобы задать свои вопросики, а мудрецы — Вопросы! Она все знает и не с каждым говорит. Но в ее всезнании и самая большая проблема общения с ней — часто ее слова непонятны и более мудрым, чем я.

— Если я тебя правильно поняла, так ее искали многие, а нашли — единицы. Так почему ты думаешь, что она вдруг нас так запросто к себе пустит? И мы тоже будем красавцами — «Вот, мол, мы пришли! Скажи-ка нам, Соня — где Мастер?»

— Ну, ты даешь! — уставился на нее удивленный Василид. — Только не говори, что богохульству этому ты от меня научилась! Тебе — по должности не положено, — ухмыльнулся он.

— И все-таки, Василид.

— И все-таки, — в тон Катерине, ответил он, — ты так до конца и не понимаешь, кто и что ты теперь! Таких, как ты, — всего двое на этой планете — ты да Мастер. Вы единственные, кто соприкоснулся с тем, о чем на многих планах, если и говорят, так шепотом, — с Огнем Предвечной Мудрости. Хотя, глядя на тебя, я иногда сомневаюсь в его положительном эффекте... Эй, Страж, пора уже знать, кто ты есть! — и, видя, что Катерина готова разреветься от огорчения, добавил: — Ну, и, кроме того, я тоже далеко не последний маг. Так что с пропуском к Древней Матери у нас проблем не будет...

Внезапно, вокруг началась суматоха — горожане в панике бежали от чего-то в дальнем конце площади, где раздавался шум и крики. Некоторые исчезали и таяли прямо у них на глазах, возвращаясь в плотный Мир. Наконец площадь очистилась, и перед Катериной предстало страшное зрелище: по площади шла уже немолодая женщина с завязанными глазами. В обеих руках у нее были огненные мечи, которыми она размахивала перед собой. Женщина безумолку кричала:

— Я слепая! Я не вижу!

На ее плечах сидело маленькое мерзкое существо с огромными жирными ушами. Его голая кожа лоснилась от покрывавшей ее слизи. Существо, как поводьями, управляло женщиной концами повязки на глазах, непрестанно колотило ее своими острыми пятками, направляя в саму гущу толпы. Длинный хвост существа, спускаясь по спине женщины, волочился за ними по земле, оставляя за собой грязный след. А на хвосте и позади них суетилось и скакало множество подобных существ, только значительно меньших, и поэтому издали напоминавших пиявок. Как только падала новая жертва мечей, они стаей набрасывались на тело и рвали его острыми зубами.

— Я слепая! Я не вижу!

Стоны раненых и умирающих, гогот и чавканье пиявок, и само происходящее в этом чудном Городе было для Катерины кощунством. Но больше всего ее поразило спокойное выражение лица женщины и то, что кричала она как-то спокойно, не видя творимого нею. Более того, на лице женщины блуждала самодовольная улыбка. Не понимая, что с нею самою происходит, Катерина ощутила, как ей в руку легла рукоять меча. Он блеснул фиолетовым пламенем, и Катерина уже была готова, взмахнув прекратить этот кошмар, как вдруг почувствовала холодную руку Василида у себя на плече:

— Это не твоя война, Страж, — донесся его голос. — Сейчас все будет кончено.

И тут на площади появилось еще два существа. Сияющие, как огонь, похожие скорее на какое-нибудь животное, они источали жар. Как молнии они метнулись к пиявкам, от которых вскоре остались лишь кучки пепла на узорной мостовой. Женщину с сидящим на ней существом окружили огненным кругом, в котором та и исчезла... А следом исчезли и они.

— Что это было? — спросила Катерина, все еще сжимая в руках меч.

— Довольно грустное явление, — ответил Василид, — магиня, которую оседлала лярва... Ну, лярва — это такое существо, которое живет за счет низменных человеческих эмоций и чувств, — пояснил он, отвечая на немой вопрос. — Точнее, она жрет энергию тех, кто ей это позволяет, ну и всякую падаль заодно... Свою лярву тяжело увидеть, а еще труднее самому себе признаться в реальности ее существования, и тем прекратить ее власть. Грустно же еще и то, что та женщина, похоже, достаточно сильная магиня, раз сумела, не ведая протащить их всех в Город. Как видишь, счастье не всегда в неведении... Ладушки, давай, прячь свой грозный меч и пошли — нас уже ждут.

Катерина и Василид повернули направо, прошли еще несколько очень милых тихих улочек прекрасного Города, встречая разных удивительных его жителей, и оказались на Центральной площади. Посредине высился Древний Храм. Его стены уходили вверх на потрясающую высоту, и шпиль терялся в сияющих облаках. Вся его поверхность была украшена светившимися знаками и разноязычными письменами, в большинстве своем не понятными для Катерины. Хотя были и написанные на старославянском, тоже не совсем понятном для нее, но все же одну надпись она смогла разобрать:

«Сюда ты придешь,
и тут же служитель ворота откроет,
и пустит сюда –
в прекрасный сей Ирий.»

И действительно, стоявшие у врат Храма рукокрылые стражи распахнули их перед Катериной и Василидом. Они шли долгими коридорами, причудливо украшенными орнаментом и странными арабесками. Странные и жуткие статуи стояли у пилястр. В простенках, на огромных гобеленах, покрытых пылью вечности, призрачно светились письмена, смысл которых был не понятен Катерине, но она ощущала за ними суровую силу Древнего Знания. Казалось, кто-то старался собрать в одном месте все символы страха и ужаса как последние предупреждения у порога Того. Мрачный мертвенный свет окружал их, но она знала, что эти предостережения были для тех профанов, о которых ей раньше говорил Василид.

В конце коридора они уперлись в огромные серые врата. На их поверхности горельеф, созданный руками (руками ли?) неведомых мастеров, изображал множество людей, как пчелы роившихся у подножья врат. Из туманного сумрака, в котором терялся верх, к этому людскому рою спускалась веревка, и многие, ухватившись за веревку, стремились подняться вверх, сталкивая более слабых вниз. Когда они приблизились, Катерина увидела, что фигуры, как живые, шевелятся и лезут по веревке...

Когда же они подошли к вратам вплотную, веревка поднялась вверх, сбросив почти всех, кто за нее зацепился. Врата распахнулись, узкой, как клинок, трещиной расколовшись сверху вниз, и выпустили изнутри густые клубы дыма вперемешку с потоками света. Этот свет был поразительным — густой, как мед, и цветом напоминающий старое церковное вино. Кроваво-золотистыми потоками он окатил стоящих. И Катерина увидела, как в этом свете из ее тела стал выделяться и исчезать какой-то пар, а на груди, у солнечного сплетения, — там, где теперь жил Лепесток Темного Пламени, — распустился удивительной красоты темно-фиолетовый цветок. Тело же Василида стало похоже на ониксовую статую, переливаясь и бликуя всеми оттенками черного. По ту сторону врат, начиналась лестница, крутыми ступенями, поднимавшаяся вверх, туда, откуда лился свет.

Затаив дыхание, Катерина ступила на нее и вместе с Василидом двинулась вверх. Подъем был долгим, и она все время опасалась сорваться с этих узких ступеней и скатиться вниз, потому что чувствовала, — сорвавшись, попадет к тем, что были на вратах, и ей самой придется вместе с остальными несчетное число лет пытаться взобраться по веревке, чтобы снова попасть на эту лестницу.

Наконец они поднялись на самый верх и очутились на круглой площадке. Мраморный пол черно-белой спиралью завивался под ногами. Стен не было видно. Посредине на возвышении стоял удивительной красоты престол, а на нем восседала женщина в серебряной мантии, подол которой струился по ступенькам. Ее седые распущенные волосы украшала диадема, сверкавшая, как утренняя звезда. У престола в простых льняных одеждах стоял не менее древний мужчина. Но Катерина понимала, что тот, кто казался равным, был сыном Древней Матери. Они оба приветливо улыбнулись вошедшим, и Сын заговорил (почему-то стихами):

— Привет тебе, Вместитель Сил.
Своею миссией нам мил
Хранитель от войны.

И ты нам люб,
Наш старый друг,
Волшебник старины.

Отправившись в поход,
Не знали, что его исход
Давно уж предрешен.

То, что казалось западней,
Вдруг обернется всем зарей.
И жизнью станет сон.

Приходит Время перемен.
Не властен больше будет тлен
Над новым Королем.

Король-Рыбак
Уже в трудах,
И Слово властно в нем.

Вперед же, Дева, — Путь спрямлен!
Не бойся ты слепых нападок,
Встань рядом с Новым Королем
И дай правдивый нам порядок!

После этих слов Древняя Мать жестом подозвала Катерину.

— Помни, милая, — сказала она, — кроме тех украшений, что ты уже носишь, самым главным будет то, что только начинает распускаться в твоем сердце, — с этими словами она прикоснулась к груди Катерины.

От этого прикосновения, сердце Катерины, казалось взорвалось, исполненное совершенно невероятным чувством — в нем объединились любовь к Мастеру и казавшаяся ей абстрактной любовь ко всем людям, ко всему живому. И в этот момент выше обиталища Лепестка, прямо напротив сердца Катерины загорелось Золотое Солнце Любви.

— Храни его на память обо мне, — сказала Древняя Мать. — А теперь — ваш путь ясен — ступайте.

Сын ее сделал приглашающий жест, и за престолом открылась дорога, лентой убегавшая куда-то далеко-далеко за горизонт.

* * *

Они долго шли молча. Катерина не сразу заметила, как снова скрылись в ней и Темный Лепесток, и новое Золотое Солнце. Василид тоже приобрел свой обычный вид — развевавшаяся в такт его шагам черная мантия уже не отливала холодным камнем. Местность вокруг была гористой и мрачной. Остроконечные скалы окружали их, и дорога пробивалась через их хаос. Воздух был густой и горячий. Впереди виднелось такое же пустынное каменистое плато.

— Как же ясен, — ворчал Василид. — Приходишь к ним с конкретным вопросом, и нет, чтобы конкретно ответить — иди, мол, Вася, туда-то и туда-то. Так нет же! Я и сам люблю туману напустить, но чтобы так... Хочешь, чтобы что-то было сделано — делай сам. Посмотрим, хоть куда она нас с тобой забросила.

С этими словами он полез в «бездонный» карман своей мантии, и на свет появился очередной свиток пергамента, размер которого очевидно превышал все разумные возможности карманов. Развернутый на земле, он стал еще больше, и Катерина увидела самую удивительную карту. Изображенные на ней реки, горы, моря и города постоянно меняли свои очертания. Дороги, как змеи, переползали с места на место. Возникали и исчезали целые куски карты. Но некоторые участки оставались неизменными, сохраняя свое место и очертания. Поэтому Катерина легко нашла Вековечный Лес и Город, в котором они побывали. Она с интересом читала надписи на карте: город Селефаис за Танарианским холмом, Ултар за рекой Скай, земли Ломар и многие другие странные названия нашла она здесь. В уголке значилось: «Made by Herard Merkator, Son & Successors».

Василид на коленях лазил по карте и что-то искал.

— Ага, вот, — наконец ткнул он пальцем в две маленькие мерцающие точки в самом дальнем углу, — фиолетовую и черную. — Вот и мы. Да, занесло нас...

В этом месте на карте практически ничего не было — дорога, по которой они шли, начиналась вблизи и обрывалась сразу за ними. Катерина поискала ближайшие к ним надписи. Кадат, Инкуанока, Ленг, но и они все были далеко от мерцавших точек. Да и сами эти названия ни о чем хорошем ей не говорили.

— Да уж, занесло нас, — уже обеспокоенным тоном повторил Василид, оглядываясь. — Прямо к моим в гости... Но лучше бы нам сейчас с ними не встречаться. От греха подальше.

Катерина вдруг со всей отчетливостью ощутила его мысли и чувства. Что-то враждебное и сильное надвигалось на них с неотвратимостью и ужасом. Казалось, весь мрак собрался в одну точку и выступил против них. Она отчетливо ощущала приближавшийся топот и напряженную злобу. Вдруг она ощутила Его голос, шипевший в голове у Василида: «Оставь ее. Отдай. Ты — один из нас, вернись. Твое место с нами».

Лицо мага исказила мучительная гримаса. Катерина физически ощущала всю его боль и муку, вызванную силой, звавшей Василида к себе. Вены на его лбу вздулись, и он застыл, вновь превращаясь в ониксовую статую. Она схватила его за руку, но почувствовала лишь холодный камень в своих руках. Ее друга сейчас не было с нею. Она опять оставалась одна.

— Василид! — в отчаянии закричала Катерина. — Мы должны бежать! — Молчание.

— Ты должен бороться! — И опять ничего.

Отчаяние охватило ее. Катерина упала на колени у застывшего Василида. Она увидела себя со стороны: маленькая, глупая девчонка, дерзнувшая отправиться туда, где знание тождественно силе, где живут и властвуют те, кто посвятил неисчислимые века Великой Работе — Работе познания Добра или Зла. Она доверилась силам, ее призвавшим, и теперь — одна! Глупо и неправильно всё получается... В этот момент она поняла всю реальность происходящего, что всё это не «понарошку», что, если с ней что-то случится, это будет «взаправду». И умрет она по-настоящему. И Мастера она уже не спасет и сама пропадет...

Мастер. Это имя возникло среди ее отчаянья как последняя надежда. Та самая соломинка, за которую хватается утопающий.

Мастер... Темное Пламя... Сила... Единство!

Вот что — Единство! «Нет Черного и нет Белого. Всё Едино»! Не может властвовать Одно над вместившим Всё! Не может быть борьбы во Вместившем! Катерина поднялась и выпрямилась. С ее лица исчезли отчаяние и страх перед надвигавшимся. Темное Пламя вновь распустилось и стало зримым на ее груди. А выше него воссиял Солнечный Диск Любви. Их лучи, соединившись, пронизали все вокруг ни с чем не сравнимым светом, делая окружающее ясным и понятным. В этом свете Катерина все увидела по-новому — и Василида с его двумя тысячами лет исканий, и Мрак, движимый сейчас лишь непониманием.

— Катерина, что происходит? — услышала она голос Василида.

Он стал почти прозрачным в лучах исходившего от нее света. Невдалеке остановилось и То, казалось, тоже пребывая в замешательстве.

— Наверное, — промолвила она, — Время пришло.

Внезапно всё вокруг пришло в движение, завертевшись вокруг Катерины. Василид, То, горы, да и сама земля под ногами все быстрее и быстрее раскручивались по кругу, сливаясь в сплошные разноцветные линии и при этом удаляясь от нее. Вокруг образовалась сияющая сфера. Расширяясь, эта сфера вбирала в себя всё вокруг, лишая формы сам Мир, заменяя ее своим золотым сиянием, распространившимся теперь всюду.

Потом видение изменилось. Катерина увидела бескрайние темные воды и ощущала себя этой водой. Темной и спокойной — Вековечной. Она знала, что всегда была здесь, и будет вечно — пока не сольется в Великом Едином, чтобы потом опять появиться и служить источником всего проявленного. Всеобъемлющее Знание пребывало в ней. Мудрость была ее течениями...

Вдруг из воды, пронизав ее, взметнулся Столп света. Мукой Роженицы подернулась вода. И на вершине Столпа образовалось Яйцо. Сверкнув, как жемчужина, оно опустилось в Воды, и Катерина увидела в нем образ Мастера.

Все опять пришло в движение, и теперь она видела себя летящей сквозь лабиринты постоянно изменяющихся каналов Пустоты, додекаэдром вращающихся вокруг. Казалось, нахлынувшие впечатления должны раздавить Катерину, лишить ее рассудка или сознания, по крайней мере. Но вместо этого она, исполненная усталости и сладкой муки, просто заснула посреди этой круговерти... Вот так — просто легла посреди двигавшихся лабиринтов и уснула. Самым обычным и спокойным сном человека после долгой, тяжелой, но благодарной работы.

* * *

Странно, но, заснув в Мире Снов, Катерина видела сны. В них был Мастер и она рядом с ним.

Сначала, она летела за ним далеко, через всю видимую Вселенную и Мир, лишенный формы, к обломку какой-то планеты, где воздух был горячий и тяжелый, как лава. Там Мастер поднял из песка странного вида посох, разветвлявшийся сверху на три.

Потом они оказались на крыше какого-то храма кубической формы. И там Мастер прикоснулся сначала рукой, а затем и посохом к разбитому черному Камню, оправленному в серебро. От этих прикосновений осколки Камня зашевелились и срослись воедино, и целый Камень — слегка побелел.

Потом, они оказались у алтаря, где на полу была серебряная Звезда. Мастер, преклонив колени, прикоснулся к отверстию в Звезде, и на его посохе загорелись три языка пламени.

Были они еще и у огромного Древа, корнями ушедшего в сырую землю. Такого старого, что вся кора с него слезла, но оно стояло и цвело, несмотря на века, над ним пролетавшие. И там Мастер прикоснулся к Земле, и Земля и Небо свидетельствовали это, осыпав его и Катерину благоухающими цветами.

Потом она увидела себя у холма в пустынной местности. И Мастер что-то говорил множеству людей, собравшихся его услышать. Посох при этом ритмично звенел так, что его звук проникал повсюду. На груди у Мастера сиял дивной формы десятиконечный крест. И все люди называли Мастера каким-то другим именем, которое она слышала, но не смогла бы потом воспроизвести.

Что происходило дальше, Катерина не помнила. Помнила только ощущения тепла и правильности, охватившие ее...

* * *

— А не пора ли тебе очнуться? — услышала она сквозь сон такой знакомый голос.

Катерина открыла глаза и увидела себя лежащей на зеленой траве, под сенью старой вербы, ветви которой склонились до самой земли. От грубой коры, исходил тонкий горьковатый аромат, а сквозь листву пробивались лучи теплого солнца, лаская все вокруг. Верба стояла на самом берегу огромного старого пруда, источавшего свежесть и прохладу. На противоположном берегу, уютно устроившись под сенью таких же огромных верб, за тыном стоял маленький белый домик под соломенной крышей. Все светилось солнцем и покоем.

На берегу, у самой кромки камышей, под деревом сидел Мастер и удил. Его длинная удочка застыла над водой, а на поплавке уютно устроилась стрекоза. Мастер сидел спиной к Катерине, и его лица она не видела, но знала, что сейчас он задумчиво улыбается.

Тогда к ней начали приходить мысли и память Мастера. Вернее, они просто и естественно всплыли в ее памяти, как ее собственные воспоминания...

Детство. Прикосновение материнской руки к горячему лбу. Он не спит, но изо всех сил старается делать вид спящего, несмотря на ногу, что болит уже третий день. С компрессом на колене, нога лежит на подушке, и боль тупо пульсирует, опять не давая заснуть. Но ведь мать тоже не спит с ним все эти дни, и надо дать ей хоть чуточку отдохнуть...

Вкус горячей шелковицы, сорванной и съеденной прямо на дереве в селе. Перемазанные соком ягод руки и рот...

Влажные от волнения руки, сжимающие букет первоклассника, — он такой тяжелый и не удобный этот букет! И жесткий ранец давит спину...

Уроки и книжки. Оторванные пуговицы одноклассника и выговор отца по этому поводу. И опять книги...

Опять больной. Только теперь все очень серьезно: он знает, что даже врачи втихомолку переговариваются, сколько ему осталось. Темный тоннель и свет в конце. Свет. Но надо вернуться... Вода стекает по сосулькам за окном палаты, где он, похудевший наполовину, возвращается к жизни. Мысли крутятся вокруг его «путешествия» по тоннелю, и непреходящего чувства, что он должен что-то сделать, кем-то стать...

Институт, со второй попытки. Студенческие посиделки с огромным количеством пива, под дружескую болтовню...

Политическая неразбериха. Развал страны. Смерть родителей, болью прорезавшая несколько лет жизни. И как обезболивающее — книги, книги, книги...

«Что, брат, ты теперь бездомный пес? — пискнула бабочка»...

Любовь. Касание влажных губ. Прикосновение ее мягких кос к щеке. Огромные глаза, в которых вместился весь Мир. Новые силы...

Работа. Успех...

Блаватская, Леви, Рерихи... Загадочные тексты алхимиков, перекаченные из интернета, и манускрипты в нагрузку к трости с серебряным черепом приобретенные «по случаю» за бесценок. «Великие Таинства (из коих Его Величество Отец Огней немало мне показал)»...

Господин Смит. Письменный стол с компьютером и лампой под зеленым абажуром. Поиски и открытия. Поездка в Америку за наследством. Куча пыльных папок и коробок, сваленных у дивана в кабинете...

Материалы Кили. Плечом к плечу с женой на диване, чтение заметок, написанных таким неразборчивым почерком по-английски. Радость открытия и понимания. Мечты о светлом будущем, и «счастье всем, сейчас, и пусть никто не уйдет обиженным»...

Лаборатория и никелированные трубки, подведенные к стоящей на столе сфере. Потоки расплавленного металла проводки — все, что осталось от первого эксперимента...

Опять лихорадочное строительство. Отблески фиолетового зарева на оконных рамах кабинета. Черная, дымящаяся воронка и пара камешков, скатившихся вниз из-под его ног... Боль и клятва...

Вновь работа с материалами Кили, книги, и где-то параллельно — «деловые» успехи, перешептывания окружающих и жизнь затворника. Александр — усердный и понятливый, но чересчур восторгающийся им молодой человек.

Новая череда экспериментов и установок. Успех.

Темное Пламя.

Прикосновение Лепестка к солнечному сплетению.

Единство. Понимание.

Стражи.

Удивленно-круглые глаза ее самой — Катерины, увиденные со стороны. Было довольно странно: воспринимать себя глазами и чувствами другого... Еще более странным ей показалось испытать то нежно-доброе чувство, что испытывает Мастер к ней, и увидеть в себе ту надежду, что он в ней рассмотрел с первого взгляда. Надежду вместе с уверенностью, что она тоже может, должна быть и будет Стражем, как и он теперь...

Экзамен для них с Сашкой. Добрая улыбка Мастера коснулась и ее уст, когда она вместе с ним перечитывала написанный нею достопамятный «агрессивный анализ»...

Их разговоры у камина, в лаборатории. Грусть от поступка и слов Сашки, которые Мастер таки видел и слышал, оставаясь невидимым для них...

Потом начались труднопонимаемые Катериной нашептывания таинственных голосов о «пределе мечтаний» и «покое», давившие на грудь своей безысходностью. Внезапный как порыв, уход в Тонкий Мир, к самым пределам проявленного. Пустота и гармония Хаоса. Искушения выбора между борьбой и угасанием...

Опять она, Катерина — верный друг и надежный сотрудник, отправившаяся его спасать в компании искушенного в делах магии Василида...

Откровение о его истинном предназначении и новое рождение в сфере жемчужного света...

Единство и недвижимый путь в Реальном, Реальным к Реальному...

Новый этап в осознании человеком Бога...

Господи, как много она теперь узнала и поняла! И в то же время многое осталось на уровне ощущений, каких-то смутных образов. Но главное она теперь знала — их ждет Работа. Много трудной и светлой работы для других во славу Единства.

* * *

Но знала теперь Катерина и то, что это место находится все еще в Мире снов. Мастер создал его для себя и приходит сюда отдохнуть и подумать. Его сила долго берегла этот заповедный уголок Мира от постороннего присутствия, оставляя неведомым для других.

«Наверное, его нет даже на наиподробнейшей карте Василида. Боюсь только, что когда стражей станет больше, это будет самое многолюдное уединенное местечко в Тонком Мире», — подумала Катерина.

— Пока до этого не дошло, пойдем, Катерина молочка попьем, — сказал ей в ответ Мастер, вынимая удочку из воды. — И поговорим ротом, как ты любишь выражаться. Будем творить магию слова и есть липовый мед с хлебом. У меня здесь целая пасека есть, — добавил он, наконец обернувшись к ней лицом.

Она вглядывалась в него, пытаясь найти отпечатки переживаний, о которых она уже знала, и той власти, что ему была теперь дана. Но на нее глядели все те же добрые зеленые глаза, окруженные добрыми морщинками. Да и в самой его фигуре ничего не изменилось. Только опирался он теперь не на пугавшую ее когда-то трость с глумливым черепом, а на тот самый посох, что Катерина видела в своих видениях.

По дорожке, усыпанной крупным речным песком, они отправились к белому домику. Старая дверь тихо скрипнула, пропуская их в дом, наполненный запахами трав и хлеба. Свет потоками лился внутрь через маленькие оконца с вышитыми занавесками. Большая, разрисованная цветами и причудливыми птицами печь занимала большую часть комнаты, и Катерина представила, как уютно должно быть на ней сидеть, когда за окнами идет снег. В красном углу, на большом деревянном столе стояли запотевшая крынка молока, миска с хлебом и целая гора меда в сотах.

Мастер поставил в угол удочки и снял со стены глиняные кружки. Наливая Катерине и себе, он приговаривал, что молоко у него от самой что ни несть знакомой коровы, а мед и хлеб — свои собственные.

— Скажи, — обратилась к нему Катерина, насытившись, — почему многое из того, что я узнала от тебя, про тебя, как и многое другое, так и осталось загадкой для моего понимания? Я это видела, сопереживала, знаю, но оно всё-таки остается невысказанным для меня. И главное — а что теперь? Мы вернемся в физический Мир, и что дальше? Что мы должны там делать? Как жить?

— Что, смелый Страж, — улыбнулся Мастер, — опять целая куча вопросов, вместо ожидавшихся ответов? Знаешь, некоторые вещи и явления, которые я чувствую, и для меня остаются terra incognita. Но некоторые моменты, как я понимаю, главные на этот момент для нас, таких, как мы есть, и там, где мы есть, я попробую сейчас озвучить. Придать им словесную оболочку...

Задумавшись, он продолжил, тщательно подбирая слова:

— Начнем с того, чему же на самом деле мы были с тобой свидетелями и непосредственными участниками, между прочим.

Человеческие дух и душа, или точнее монада, как их называют вместе, постоянно развиваются. Проходя через круговорот рождений, совершают путешествие из области чистого Духа, через Материю, вперед в область Духа, но уже качественно изменившись. Это и есть тот самый Путь в Реальном, Реальным к Реальному. На этом Пути наш интеллект, наш разум являет собой великий инструмент продвижения, который также постоянно развивается, совершенствуется, приобретая способность вмещения того или иного Знания. Наш Путь отмечен вехами, знаменующими качественно новые этапы развития Человека.

Такой вехой, например, было осознание Человеком Единого Бога. Хотя для большинства на тот момент и сейчас это превратилось в понимание Его в виде доброго, бородатого старика, который все знает, все видит и всеблаг. Такого рода «заблуждения» всегда имели и имеют место. Человечество просто адаптирует полученное Знание к уровню своего собственного развития — духовного и интеллектуального. Но как тогда, так и сейчас сохраняется главное, ключевое понятие — Единство.

Правда, понимание Единого Бога как Доброты привело к появлению в человеческом разуме его антипода — Сатаны, воплощения Зла. И в человеческом интеллекте началась постоянная Борьба между Добром и Злом, охватившая всю Землю. Начиная от борьбы архангелов с Люцифером, Борьба победоносно шествовала через историю, меняя формы своего проявления (скажем, борьба с иноверцами, борьба с еретиками) и дойдя до изумительно красивой системы диалектики Гегеля, впоследствии «доработанной». Человек привык бороться! Именно в борьбе он привык видеть смысл своего существования. Вот так эта борьба с метафизического плана с развитием нашего материального интеллекта и, следовательно, материальной цивилизации, перебралась в материальную жизнь. Человечество уже не могло не бороться. Если врага не было, его создавали. Так мы перебрались от войны с ведьмами, колдунами, иноверцами к противостоянию социальных систем. Как это ни грубо звучит в Мире, где мы сейчас находимся.

Но стоило и этим противоречиям, казалось, улечься в человеческом сознании, срочно был создан другой антипод — терроризм. Теперь все «прогрессивное» человечество борется с «изуверами-террористами». Опять грохочут танки, летят бомбы и льется кровь ни в чем не повинных людей. Идет борьба Добра со Злом! Вроде все стало опять по своим местам...

Однако Развитие не стоит на месте.

С одной стороны — наш материальный Мир создал достаточное количество грубых технических средств, чтобы уничтожить самое себя, в отличие от прецедента с атлантами — полностью и навсегда.

С другой — духовное развитие людей достигло уровня, когда наш инструмент-разум готов и способен признаться самому себе, что вся эта борьба только в нем и им же порождена. Более того, чтобы жить дальше, мы должны осознать, что развитие Мира не есть Единство и Борьба противоположностей, но их Единство и Сознательное Сотрудничество.

И с этого момента начинается новый этап в осознании человеком Бога.

Этап, который на наших с тобой глазах уже потряс Тонкий Мир. Ты же помнишь, как Василид, То и все вокруг тебя на какое-то время исчезли в потоке света Знания, чтобы потом обернуться новым рождением.

Вот, собственно, что произошло, Катя, — добавил Мастер, внимательно вглядываясь в ее глаза.

— Что с ними, кстати, теперь? — спросила Катерина. Воспоминания о Василиде и Том отвлекли ее от слов Мастера.

— Думаю, старый Дракон теперь может воплотить свою давнюю мечту — отправиться изучать Мир дальше, избавившись от того, что так долго приковывало его к нашему Миру. Знаю, он это заслужил.

Что касается Того... Оно слишком долго питалось и питается человеческой Борьбой, и пройдут многие века, прежде чем Оно утратит смысл и значение своего существования.

— А какой теперь смысл и значение нашего существования?

— Хранить и просвещать, — последовал ответ. — Хранить людей от них же самих, и от созданного ними. При этом освещая их путь к Единству Знанием.

Катерина задумалась:

— С первым вопросов практически нет. Знаю, что на нашу долю выпадет множество ситуаций, когда надо будет отвести слепую руку, готовую нажать на кнопку. Но с просвещением... Это же задачка на сотни, если не на тысячи лет! Я не доживу до часа, когда все осознают Единство...

— Конечно, Катя, ни ты, ни я. Во всяком случае, такими, как мы есть сейчас, — улыбнулся Мастер. — Но у нас есть Темное Пламя — наш главный инструмент и помощник. Оно не только даст нам и нашим последователям некоторые силы, но и обеспечит Единство Знания в наших последователях на многие века этой Работы. А что касается часа, когда все осознают Единство... Не думаешь же ты, что Моисей, принеся людям свои Десять Заповедей, рассчитывал на то, что все сразу начнут им следовать. Но Знание было дано. Пусть изменяясь и искажаясь на протяжении тысяч лет, оно вело людей, и нас с тобой в том числе, к этому моменту — туда, где мы есть. И будет вести еще очень долго.

Вот так и мы должны Хранить и Просвещать, — в этом суть нашей Работы на эту и другие наши жизни, что впереди!

При этих словах зазвучал его посох, вторя словам Мастера своей триязыкой песней. Вибрации посоха достигли самых глубин существа Катерины. Ее сердце радостной песней отозвалось на призыв, и, вторя посоху, возгорели Лепесток и Золотой Диск. Песня песней вновь зазвучала в пространстве, заливая Светом ее и Мастера...

* * *

На сей раз Катерина очнулась у себя дома, на собственной кровати. В самом реальном, привычном для нее Мире. Свежевыкрашенные стены спальни еще пахли краской, подушка уголком уткнулась в ее щеку, а в ногах урчал довольный Фродо. Она вернулась!

И не просто вернулась, а принесла с собой два неоценимых подарка Мира Тонкого — Лепесток Темного Пламени и Золотой Диск Любви. Теперь они всегда будут с ней, помогая в Великой Работе.

Катерина быстро соскочила с кровати. Нетерпеливо раздвинув занавески, распахнула окно, подставила лицо лучам Солнца и полной грудью вдохнула морозный воздух. Недовольный тем, что его разбудили, кот, что-то сварливо пробурчал, но тем не менее, устроился на подоконнике и сидел теперь рядом, жмурясь от яркого света.

— Я знаю, Мир, мы — Едины! — радостно крикнула Катерина навстречу Солнцу.

И Солнце отвечало ей своим радужным светом.